Русскому Европа так же драгоценна, как Россия, каждый камень
в ней мил и дорог. Европа так же точно была отечеством нашим,
как и Россия. О, русским дороги эти старые чужие камни,
эти чудеса старого Божьего мира, эти осколки святых чудес,
и даже это нам дороже, чем им самим.
Фёдор Достоевский.
Всё прекрасное, благородное, христианское нам необходимо,
как своё, хотя бы оно было европейское.
Иван Кириевский
Ваш покорный слуга не должен был написать эту книгу, во всяком случае, ничто во мне её не предвещало. Всю жизнь я только и делал, что боролся с различными проявлениями западного влияния на Россию. Боролся с либералами-западниками, с внешней политикой США, с бесчисленными заморскими сектами. На войне человек грубеет, а на информационной войне – тем более. Мышление становится чёрно-белым. Увидеть хоть что-нибудь хорошее в тех, кому вы противостоите – это роскошь мирного времени, а на войне противников давят, даже не думая о том, что и в них ведь тоже не всё плохо.
И вдруг, вопреки всему и несмотря ни на что, душа загорелась теми идеалами, которые имеют своим источником Запад. Не тот Запад, который мы знаем, не тот, влиянию которого мы всегда противостояли и будем противостоять до конца. Почти неизвестный нам Старый Запад, дышавший Христом, пусть и на свой манер, вдруг оказался исполненным такой удивительной, по-своему уникальной красоты, от которой и глаз невозможно оторвать.
Теперь я чувствую, что эта староевропейская красота христианства не просто драгоценна для нас, но более того – она часть нашей русской души, совершенно неизведанная, не освоенная нами часть нашего внутреннего мира, причём – совершенно необходимая нам для гармоничного развития русского национального самосознания.
Логика развития моей личности никак не предвещала этой неожиданно вспыхнувшей любви к Старому Христианскому Западу. Это совершенно не было мною спланировано, но ведь у Бога нет случайностей. Тогда я понял, что тут не моя воля, а Божья. Я сделал не то, что я хотел, а то, что хотел Бог. Деус вульт.
Теперь мне приходится вступать в полемику с теми, кого я всегда считал союзниками, да в общем-то и продолжаю считать. Многие православные, привыкшие идейно противостоять влиянию либеральногопостхристианского Запада, а так же Запада католического и протестантского, постепенно привыкают видеть в Западе источник абсолютного зла. К истории они обращаются лишь за тем, чтобы и там найти подтверждение того, что на Западе всегда и всё было плохо, и ничего хорошего там никогда не было. Это типичный перегиб психологии военного времени, которую я очень хорошо знаю по собственному опыту.
Вот этот-то перегиб я и пытаюсь выровнять, утверждая, что в истории Христианского Запада есть много такого, что не только не вредно для нас и даже не только может быть полезно, но даже и крайне необходимо для выравнивания внутренних перекосов.
Сразу хочу предупредить, что резко отрицательно отношусь к любым проявлениям экуменизма, исповедуя самую ортодоксальную форму православия, то есть православие, как таковое. В этом вопросе у нас есть две крайности. Православные, которые симпатизируют Западу, постепенно начинают сползать в экуменизм, то есть в псевдо-церковный либерализм, а это яд для души. Другие православные, оставаясь на позициях строгой ортодоксии, постепенно начинают испытывать ко всему западному устойчивую антипатию, доходящую до ненависти, а это тоже для души отнюдь не лекарство. Пытаюсь найти третий путь, одновременно избежав как ложного миролюбия экуменизма, так и фанатичной ненависти ко всему чужому.
Вполне осознаю, что искать в истории Христианского Запада нечто духовно полезное – занятие для души небезопасное. Продвигаясь по сильно заражённому ересями духовному пространству, можно подцепить какую-нибудь недоброкачественную идею, прельстившись её ложным блеском. Чтобы находить островки «своего» среди моря «чужого» необходимо особое духовное чутьё, а кто может сказать, что в достаточной мере таковым обладает? Поэтому и не претендую на окончательность суждений, но ведь я не один, я – в Церкви, если что – меня поправят.
Итак, эта книга обращена прежде всего к православным, которые готовы воспринимать духовную реальность сложно, не в чёрно-белом, а в цветном варианте. При этом я с уважением отношусь к тем братьям, которые предпочитают чёрно-белый вариант – без всяких тонкостей и полутонов. Этот вариант гораздо безопаснее. Но он беднее.
Есть два пути. Первый – искать своих среди чужих с риском заразиться чужими идеями. Второй – всех формально чужих считать противниками с риском не рассмотреть и отвергнуть своих. Каждый сам выбирает, какой риск для него предпочтительнее, а моя обязанность – предупредить, на какой именно путь я приглашаю.
Кстати, я не сразу узнал, что, оказывается, развиваю мысли Достоевского, который самозабвенно любил Европу и видел в ней «страну святых чудес», одновременно с этим решительно отвергая всё, что есть в Европе гнилого, духовного опасного. Не мне бы, конечно, развивать мысли Достоевского, но, похоже, охотников не лишка. Вот я и дерзнул.
Ненавидимый прокуратором город
Есть слова, сладкие, как мёд. Есть острые, как перец. Есть пресные, безвкусные. Слово «Иерусалим» – горькое. От века горечь на губах у тех, кто говорит: «Иерусалим». И никакие привкусы не могут заглушить этой горечи.
Горечь вавилонского пленения.
Горечь распятия Христа.
Горечь разрушения второго храма.
Горечь арабского завоевания.
Горечь утраты Святого Града крестоносцами.
Горечь арабо-израильских войн.
В сознании каждого, кто припадает к священным камням этого удивительного города пульсируют трагедии тысячелетий. Иерусалима без боли и слёз никогда не было и никогда не будет. Этот город не может радовать, он для этого не приспособлен. Зачем же мы едем сюда? Затем, чтобы ответить на этот вопрос.
***
Иерусалим – город ускользающий. Утром мы вышли из отеля и пошли в старый город, дважды выбрав не ту дорогу, хотя у нас была карта, а кроме того – моя жена прекрасно ориентируется на местности и ни разу не заблудилась ни в одном незнакомом городе, на что я возлагал особые надежды. Не помогло. Можно было злиться на то, что карта плохая, на то, что улицы какие-то перепутанные, на то, что мы сегодня встали не с той ноги, и я, конечно, злился, прибавляя к перечисленному всё новые и новые причины для дурного настроения. А потом понял – Господь пока не пускает нас к Своему Гробу. Надо менять планы, потому что они не совпадают с Божьей волей.
Мы выбрели на шоссе и со смотровой площади отчётливо увидели Елеонскую гору, Монте Оливети, теперь уже не сомневаясь, что нам надо туда. Монте Оливети – ключ к Иерусалиму. Сам Господь вошёл в город отсюда. И крестоносцы…
