В один из летних дней 1854 года весьма представительный господин пятидесяти с лишним лет прибыл в село Кубенское, располагавшееся на восточной оконечности Кубенского же озера, которое было хорошо известно во всей Белозерской округе не только своей преизрядной протяженностью, более пятидесяти верст, но и весьма крутым нравом. Под воздействием штормового ветра и подводных течений оно могло воздвигнуть волны столь немыслимой величины, что ни один опытный пловец не отважился бы выйти здесь на открытую воду под парусом или на веслах даже по самой острой необходимости. А если и находились безумцы, решившиеся на подобный опрометчивый поступок, то они, как правило, становились добычей яростной стихии.
Однако следует заметить, что сколь внезапно на Кубенском озере могли приключаться такие кромешные ураганы, столь же внезапно они имели обыкновение затихать и являть взору изумленного странника картину совершенно благостную.
Наш путешественник – назовем его Андреем Николаевичем Муравьевым – следующим образом описал увиденное в своей путевой тетради: «Вечер был самый благотворный: ни одной тучки на небе, ни одной волны на озере, которое расстелилось синим зеркалом на необозримую даль, и только легкие паруса рыбарей на нем белели».
Само село Кубенское, куда прибыл Андрей Николаевич, немногим отличалось от нрава водоема, на берегу которого оно располагалось. Именовалось оно не иначе как «разбойничьим вертепом», а поговорки «пронеси, Господи, Кубенское» или «на Кубенском не обедай» многое говорили о нравах местного населения, почитавшего себя за держателей «ключей» от озера, куда со всей Белозерской округи съезжались рыболовы, охотники и богомольцы.
К числу последних можно было отнести и господина Муравьева, действительного статского советника и дипломата, поэта и православного публициста, который интересовался духовной историей Кубенской местности. За ней-то (сиречь духовной историей) он и приехал сюда из Москвы.
– А это на Порозовицу ехать надо, к Антонию на пристань, – разводили руками местные мужики, лукаво посмеивались и, стоя на берегу озера, указывали куда-то в северо-западном направлении, – там все у нас начиналось.
– Так выходит, что проехал я эту пристань, не зная о ее существовании? Ехал-то как раз оттуда, через Сямский монастырь, который посетил с благоговением, дабы поклониться явленной тут чудотворной иконе Рождества Пресвятой Богородицы.
– Выходит, барин, что проехали, – говорили мужики, осеняли себя крестным знамением, и один из них, вида степенного и обстоятельного, продолжал свою повесть. – Хотя и немудрено было: она ведь, пристань эта, на удалении от тракта находится, там еще Антониево-Введенский храм есть весьма примечательный.
– Чем же он, братец, так примечателен?
– Да тем, что, когда у Антония благовестят, то у самого Устья-Кубенского слышно, а там верст сорок будет, если не поболее…
И вот теперь, слушая этот воображаемый разговор, который происходил почти 170 лет назад, желание продолжить его и поведать московскому путешественнику (читателю в том числе) историю того места, куда он не попал в поисках духовных древностей Белозерской земли, возникает само собой, естественно и неподдельно.
Итак, на северо-западную оконечность Кубенского озера, а точнее к месту впадения в него реки Порозовицы, первые иноки-отшельники пришли из Новгорода еще в XIII веке. Тут ими была возведена деревянная церковь во имя святого Антония Великого, а также устроено монашеское особножительное поселение – идиоритм, имевшее распространение в Древней Церкви, то есть во времена того же Антония Великого (251–356), основоположника христианского монашества и, в частности, отшельничества как крайней формы иноческого служения.
По мысли подвижника, вместе монахи-отшельники могли собираться только на службу в храм, все же остальное время они должны были проводить в полном уединении – в отличие от общежительных монастырей, где и молитва, и труды, и трапеза совершаются вместе.
Читаем в «Уставе отшельнической жизни» преподобного Антония: «Находясь в келии своей, старайся исполнять следующие три обязанности: трудиться руками своими, читать псалмы и молиться… Представляй себе и говори: ныне я провожу последний день в мире сем. После сего ты не будешь грешить пред Богом… Не будь невоздержен в пище, чтобы не возобновились в тебе прежние грехи твои… Никогда не ослабевай в трудах своих, и Бог скоро даст тебе отдохновение… Как развалины дома, находящегося вне города, служат местом для всякой нечистоты, так и душа монаха, не пекущегося о своем спасении, есть вместилище страстей и нечистоты… Старайся, чтобы молитвы твои всегда орошаемы были слезами: Бог помилует тебя и освободит тебя от твоего внешнего человека… Как рыбы, оставшись долго на суше, умирают, так и монахи, находясь долго вне кельи или пребывая с мирскими людьми, теряют любовь к безмолвию. Посему как рыба рвётся в море, так и мы должны спешить в келью, дабы, оставаясь вне оной, не забыть о внутреннем бдении».
Пустынная местность на берегу Кубенского озера как нельзя лучше подходила для аскетического делания, безмолвия и «внутреннего бдения». Следовательно, посвящение обители святому Антонию было неслучайным, тем более в Новгороде Великом, на реке Волхов на тот момент уже существовал Антониев монастырь, что говорило об особом почитании новгородцами этого святого.
Сейчас об особенностях русского средневекового богомыслия мы можем только гадать, потому как, по словам протоиерея Георгия Васильевича Флоровского (1893–1979), религиозного мыслителя и историка, много в нем (богомыслии) «загадочного и непонятного». «Что означает, – пишет отче Георгий, – это вековое слишком долгое и затяжное русское молчание? Как объяснить это позднее и запоздалое пробуждение русской мысли? С изумлением переходит историк из возбужденной и часто многоглаголивой Византии на Русь, тихую и молчаливую. И недоумевает, что это. Молчит ли она и безмолвствует в некоем раздумьи, в потаенном богомыслии, или в косности и лени духовной, в мечтаниях и полусне?»
В этих словах Флоровского очень точно переданы атмосфера и интонация времени, о котором мы говорим, повествуя о первом, по сути, на Русском Севере идиоритме, положившем начало многим ныне хорошо известным монастырям – от Кирилло-Белозерского и Спасо-Прилуцкого до Динисиева-Глушицкого и Соловецкого на Дышащем (Белом) море.
