Радомир и еще двое бодричей стояли на песчаной отмели, вглядываясь в темноту. Серебристая луна освещала скалы, обступившие маленькую гавань, невидимую со стороны моря. Волны с тихим шелестом подползали к ногам Радомира и так же неспешно уползали обратно. Длинные русые волосы спадали на плечи, покрытые накидкой из волчьей шкуры. Массивная серебряная пряжка с изображение сокола свидетельствовала о том, что перед нами вождь. О том же говорил и меч на поясе. Рукоятка была украшена сложным рисунком все того же сокола, терзающего добычу. Никто не произносил ни слова. Тишина нарушалась только плеском волн. Ни ветерка, ни крика случайной птицы. Только воздух дрожал от напряжения. Чуть заметно, едва уловимо, но так, что пробирало до самых костей.
Внезапно все изменилось. Свет луны стал стремительно гаснуть. Ее мерцающий след на волнах накрыла гигантская тень. Из-за горизонта выросла черная туча, похожая на разъяренного быка, наклонившего голову для атаки. Она заполнила собой все небо. Луна исчезла. Стало еще тише. Ноздри Радомира расширились, втягивая сухой колючий воздух. Он весь подался вперед. Его спутники тоже подобрались. Один из них, молодой воин с длинным хвостом волос на выбритом черепе, невольно сжал в руках незажжённый факел, так что побелели костяшки пальцев.
И в это время раздался гром. Дрожь прошла по морю, по маленькой отмели, завибрировали скалы. Волны вспенились и поднялись, словно встали на дыбы огромные скакуны, и ринулись к берегу. Порыв ветра ударил по бодричам и едва не сбил их с ног. Снова раздался раскат грома. Ветер ринулся вперед, пытаясь смести со своего пути все, и даже сам остров Руя. Волны обрушились на скалы со страшным грохотом. Бодричи вымокли насквозь за мгновение. Но они не обращали внимания на бурю. Они стояли, крепко уперев ноги в берег, и продолжали следить за горизонтом. Небо осветила ослепительная вспышка. На мгновение стало светло как днем. Но и этого мгновения Радомиру оказалось достаточно, чтобы заметить купеческий когг, который взметнула вверх очередная волна. Губы Радомира тронула торжествующая усмешка. Он крикнул, перекрывая шум ветра и грохот волн:
– Зажечь маяк!
Один из его спутников высек искру из огнива, поджигая факел, который держал, укрывая от ветра второй воин. Пропитанный греческой смесью факел вспыхнул. Бодрич помахал им в темноту. И тут же в ответ где-то на верху, на невидимой в темноте скале, загорелся свет маяка. Этот свет должен был указать людям на когге спасительный путь.
Капитан когга увидел свет маяка, когда уже решил отдаться на волю волн и всевышнего, и позволить случаю и провидению вынести его корабль в безопасное место ли утопить в наказание за грех корыстолюбия. Его людей швыряло по мокрой палубе, как горстку орехов. Рулевой вцепился в кормило только для того, чтобы его не смыло за борт. Капитан, хватаясь за такелаж, подобрался к нему и указал на огонь вдали.
– Маяк! – заорал он. – Правь на маяк!
И сам всей грудью навалился на руль. Вдвоем им удалось развернуть корабль, не смотря на шквалистый ветер.
– Слава тебе, Господь Всемогущий. Мы спасены!
И он, и рулевой, и все мореходы на когге не отрывали глаз от маяка. И в этот момент, словно из-под воды, прямо по курсу судна выросла черная скала.
– Рифы! – крикнул рулевой, судорожно обхватил кормило, но было уже поздно. Раздался треск и корабль разлетелся в щепки. Никто не успел даже вскрикнуть. Когг исчез. Только несколько раз мелькнули деревянные обломки среди кипящей пены.
Буря прекратилась также внезапно, как и началась. Точнее она понеслась дальше, сея ужас и разрушения. Вскоре на море вспыхнул костер утренней зари, из пламени которого поднимался солнечный диск, вечный бог, возрождающийся из небесного огня. Серые мрачные волны, засверкали, отгоняя своим блеском ночные страхи. Впрочем, обитателей острова страхи не волновали. Они и сами порождали ужас. Ибо остров Руя был владением разбойников Поморья. Неприступные скалы надежно укрывали святилище Аркона с идолом Святовита, которому всякий проплывавший мимо острова должен был поднести подношения. Кто же отказывался почтить верховного Бога язычников, предавался смерти.
Бодричи во главе с Радомиром, дождавшись утра, отправились вдоль берега собирать остатки кораблекрушения, которое было вызвано фальшивым маяком, заманившим купеческий когг на скалы. На берегу валялась мачта с изорванным парусом, обломки судна, пара выброшенных бурей искалеченных тел. Удача сегодня была на стороне пиратов. На берегу лежали несколько тюков дорогих тканей.
Радомир остановился, чтобы оглядеться и тут услышал странный звук. Прислушавшись, он с удивлением узнал в нем детский плач. Радомир, однако, посчитал, что это всего лишь игра прибоя и ветра, гуляющего между скалами. Но плач становился все громче. Радомир пошел на звук и вскоре обнаружил на берегу детскую люльку. Радомир замер. Неужели после страшной бури и кораблекрушения, люлька смогла уцелеть, а младенец в ней остаться в живых? На люльке сидел черный ворон и смотрел на Радомира внимательными блестящими глазами. Радомир замер. Уж не колдовство ли это? Внутри вождя все похолодело. Он оглянулся на товарищей:
– Вратислав! Мечидраг!
Ближайшие сподвижники вождя откликнулись немедленно. Они и сами услышали детский плач. Оба высокие, русоволосые, бородатые, обритые наголо в отличие от длинноволосого Радомира. У каждого в руке была сулица, легкий славянский дротик. Они осторожно приблизились к колыбели. Заметив это, черный ворон расправил крылья и грозно каркнул, раскрыв внушительных размеров клюв. Вратислав попытался ткнуть его дротиком, но ворон ловко вскочил на древко и закаркал, захлопал крыльями, а потом несколько раз ударил клювом по сулице. Вратислав попытался стряхнуть птицу, но ворон держался крепко.
– Радомир, похоже, ворон охраняет ребенка. Убить его?
Радомир не ответил, сделав отрицательный жест. Ворон перевел взгляд на вождя, а потом снова перепорхнул на край колыбели. Радомир подошел к нему вплотную. Ворон расправил крылья и раскрыл клюв, не спуская глаз с Радомира. А затем внезапно сорвался с места и, описывая большие круги, стал подниматься в небо. Радомир наклонился над люлькой и с изумлением воззрился на ребенка, закутанного в бобровый мех, мокрого, сморщенного, но живого. Он осторожно взял его на руки. Ребенок перестал плакать. Он разглядывал Радомира большими ясными голубыми глазами. Радомир обернулся к товарищам. К тому времени все, кто был на берегу и подбирал остатки кораблекрушения, собрались возле Радомира и колыбели.
