После долгого ожидания Мэри перешла дорогу и наконец оказалась на другой стороне. По всем правящим в мире законам и нарушениям она могла бы сделать это и раньше, но горящим красным знак человека на пешеходном переходе просто не позволял ей этого сделать.
Красный человек исчез, под ним возник другой, зеленый ― Мэри наконец перешла дорогу, на которой до горизонта с обеих сторон не было автомобилей. Мэри перешла ее в полном одиночестве, без людей. «Всегда в одиночестве», ― мелькнула мысль в голове Мэри. Мелькнула и пропала. Как тот красный, а затем и зеленый человечки.
Итак, Мэри оказалась на другой стороне. Она ждала этого. Теперь до воды оставалось совсем немного. Неспешно, словно ей некуда было спешить ― но ей действительно некуда было спешить, ― она зашагала по асфальтированной дороге, отгороженной от набережной невысоким каменным ограждением, едва достающим до ее бедер. Эта высота дразнила, и все же Мэри продолжала идти прямо. Вскоре в ограждении наметилась выемка ― проход. Мэри достигла его, не изменяя темпу своих шагов. Не медля, но и не спеша, спустилась по ступеням, так же, как ограждение, каменным, и ее ноги наконец ступили на песок.
Мэри ждала этого.
Выйдя из дома, она отправилась искать пляж. Правда, сейчас, думая о том моменте, Мэри не могла вспомнить, где же дом, из которого она вышла, и даже как он выглядит она не помнит. Она хорошо помнит, почему решила выйти из него и искать пляж. Еще, если захочет, Мэри знает, что может почувствовать свой дом, рассказать, но лишь исключительно себе самой, своими словами, каков тот дом, из которого она вышла ― вышла изначально. Великий сияющий дом. Но вот дом-жилище, которым обладают здесь, похоже, многие, почти все, кажется, и она скорее всего тоже, Мэри вспомнить не могла.
Она хорошо помнила путь. Сияющий путь от великого дома, и этот, короткий и более простой ― тоже. Он начался незадолго до пешеходного перехода. «Возможно, и мое жилище где-то неподалеку, ― подумала Мэри, оглянувшись, ― на той стороне. Я вспомню и вернусь в него, если захочу. Наверное, это удастся. Если в этом будет необходимость мне».
Песок быстро запачкал ноги, но Мэри это понравилось. Ей нравилось шагать сейчас по песку, больше, чем по дороге, не отрывая глаз от своих ног в сандалиях. Ей нравилась всякая обувка, туфли, но эти сандалии ей нравились особенно. Словно из ниточек собранные, словно на одном обещании держащиеся… «Да, обещание», ― подумала Мэри одновременно с грустью и с облегчением. С грустью ― потому что и ей было дано обещание. С облегчением ― потому что она, похоже, переставала ждать, что оно будет сдержано в итоге.
Не только сандалии были по вкусу Мэри, но и платье, и шляпка. «Они словно обладают возможностью дополнять меня, ― думала она, вышагивая по пляжу то в одну сторону, то в другую, ― словно говорят на понятном мне одной языке, в конечном счете донося миру то, что хочу сказать я. Как такое возможно? Какие-то вещи! Просто удивительно!»
Мэри внезапно сменила курс. Словно корабль с чудаковатым капитаном во главе. Теперь она двигалась прямо на воду. «Почему я вышла? ― размышляла она. ― Зачем пришла? Почему сейчас?» Люди сейчас были вдалеке от нее. «Как и всегда, ― подумала Мэри, бросив быстрый взгляд по сторонам, ― в одиночестве». Но горечи или сожаления в ее мыслях не было. По этому поводу ― не было.
Сбросив сандалии с ног, Мэри прилегла недалеко от воды. Одну ногу она вытянула на песке, другую согнула в колене. Обе руки она сложила за головой, и теперь могла спокойно наблюдать за изменчивым небом. Ветер, дующий то с одной стороны, то с другой, тонкая, податливая, ткань платья ― Мэри почувствовала себя великолепной скульптурой в глазурованном каркасе красок, оставленной кем-то на берегу. «Ты же обещал!» ― прокричал внезапно, с надрывом, голос в голове Мэри, и она от усталости закрыла глаза. Мэри поняла, что голос прокричал не у нее в голове, а у нее в сердце, глубоко в сердце, в этом странном музее впечатлений, чувств и надежд, а потому от услышанных слов ей стало еще больнее.
Мэри лежала на берегу, больше не чувствуя себя скульптурой божества, чьим-то гением, подарком Небес ― земле. Она даже не чувствовала себя женщиной или человеком. Да и как она могла? Мэри являлась сейчас лишь тенью того, чем она когда-то была. По крайней мере, так она себя сейчас ощущала. Различные образы, фразы, голоса снова и снова врывались в ее сознание, словно ветры в незапертые окна и двери дома. Часть из тех образов имела какое-то отношение к правде, а часть была, похоже, просто выдуманной. То же самое и с голосами. «Да, но кто выдумал их?» ― подумала Мэри недовольно и открыла глаза.
Ей вдруг показалось, что он рядом. Еще не здесь, но где-то поблизости. Мэри могла поклясться, на секунду, другую, она явственно ощутила его.
Что это было?
Очередная выдумка?
– Но ты же обещал… ― сорвалось беззвучно с пересохших, покрывшихся белой корочкой губ Мэри. Никогда ― никогда она еще не испытывала такого негодования.
Мэри села, подтянув к себе ноги, погрузив руки в горячий песок, оказавшийся горячим только на поверхности. Внутри он оказался холодным ― холодным, как ее внутренности. И она стала смотреть на отдыхающих в отдалении людей, надеясь, что пройдет вечность, другая, и ей не придется ничего менять. «Так и буду сидеть, ― решила Мэри. ― И никогда не состарюсь, не умру. Никогда не начну ничего снова».
День еще даже не задвигался в сторону заката, а с Мэри уже кое-что случилось. А она-то считала, что просидит здесь неизменную вечность. Возможно, у вечности, у перемен, были на нее свои планы.
На смену отдыхающим взрослым в стороне пришли играющие дети. Ветер задул с новой силой, и тут до Мэри дошло. Это не стало большим откровением для нее, она уже знала то, что прошло через ее ум буквально мгновение назад, и до этого проходило не раз в прошлом, границы которого обозначить здесь сложнее, чем кажется, просто она наконец-то посмотрела на это, а не сделала вид, что ничего не замечает, что ничего не происходит. «Да, я впустила тебя в свой дом, ― заговорила Мэри про себя и для себя, ― в свой собственный великий сияющий дом, в храм своей души. Да, мы были в нем счастливы настолько, насколько могут быть счастливы двое, пусть и совсем недолго. Ты дал обещание, уходя, что непременно вернешься, но не сдержал его. Я ждала сотни лет, десятки тысяч дней, и я выбрала в итоге покинуть тот дом и пройти долгий и одинокий путь в поиске нового значения всего, и вот, я нисколько не жалею об этом. Потому что я нашла, что искала? Нет ― потому что это было мое решение».
Через минуту, другую, Мэри нашла себя на песке, кажется, что снова нашла себя на песке, как когда-то раньше уже находила себя не раз. То на песке, то еще на чем. Нашла мирно дышащей и глядящей на играющих вдалеке детей, с рукой на своем округлившемся, но притом пока еще довольно мягком и небольшом животе. Она думала о доме-жилище, в который ей внезапно захотелось вернуться, расположение и вид которого больше не являлись загадкой, когда она услышала позади себя неспешно приближающиеся шаги. Мэри не обернулась, ничего не сказала ― продолжила сидеть и наблюдать за детьми, перекидывающимися яркой пластиковой тарелкой, едва сдерживая улыбку на своем лице. Она думала об этих шагах за ее спиной, и любимых обнаженных ногах, которых их рождали. Она знала, какую-нибудь вечность, другую, тому назад они неслись через огонь и ветер так быстро, так быстро…
