Пожалуй, я всегда буду вспоминать это лето как время, когда Ро научился водить, а я научилась читать мысли.
Он получил права в июне, быстро застраховал машину матери, и с тех пор она стала частью его. Частью всех нас. Знаете, это как какой-нибудь актер говорит по телевизору: «Нью-Йорк по праву можно назвать пятым персонажем этого шоу»; примерно та же логика применима и в отношении «Ниссан-Микра» миссис О’Каллахан. Ро называет машину «Линда». Моя мама называет ее «галопирующей личинкой».
– Мэйв, – кричит она у подножия лестницы. – Там скачущая личинка.
Я тяжело спускаюсь в прихожую, еще не привыкнув к новым кожаным «Мартинсам», натирающим ноги. Мама пытается закапать капли в глаза собаке, одновременно держа ее и раскрывая веки. Я снимаю с вешалки в прихожей маленькую сумочку с завязками.
«Надень пальто».
– Не надену, – отвечаю я. – На улице тепло.
И только потом осознаю, что мама не говорила этого вслух и что я ответила на ее мысленное пожелание. Она с подозрением смотрит на меня.
Ро научился водить быстро, но телепатия – это дар, требующий медленного освоения, странных навыков и постоянных зрительных контактов. Нужно следить за тем, у кого шевелится рот. Я стараюсь дважды все проверять, напряженно прислушиваясь к своим ощущениям.
– Я подумала, что ты сказала…
Туту вырывает голову и пытается убежать. Мама хватает его.
– Не так уж и тепло.
– Но сейчас август!
– В Ирландии!
Пожав плечами, я направляюсь к двери. И снова раздается ее голос.
– Может, тебе нужны… деньги?
Я останавливаюсь.
– Нет. Нуала вчера мне заплатила, все в порядке.
С тех пор как кончились занятия, я подрабатываю в «Прорицании», местной оккультной лавке. У ее владелицы, Нуалы, нет возможности платить мне за работу много, но, учитывая, что я покупаю в основном только карты Таро и иногда хожу в «Макдоналдс», то мне в целом хватает.
Снова пауза.
– У меня в сумочке десятка, если хочешь.
– Все нормально, мам.
– Просто…
Пес окончательно освободился, получив по паре капель в уголок каждого глаза и разбрызгав почти все лекарство. Мама сдалась и перестала удерживать его на месте.
– Возьми. На всякий случай, – говорит она.
Все до сих пор думают, что ритуал был попыткой самоубийства.
Да, Фиона всем подряд врала, играя роль глуповатой театральной студентки, и говорила, что репетировала сцену с кинжалом вместе с друзьями. Нам казалось, что она держится настолько естественно, что все нам поверили, но мы не понимали, что все просто подыгрывают нам, дожидаясь, пока мы немного успокоимся, после чего можно будет выяснить, что же произошло на самом деле. При этом моя телепатия очень даже пригодилась.
Сосредоточившись, я могу разглядеть исходящее от людей свечение. От мамы исходит сиренево-серебристый свет, и я следую за ним, пока не узнаю, что она хочет услышать. Я понимаю, когда нужно успокоить ее, когда ответить уклончиво, а когда намекнуть, что я готова поведать кое-что еще, но не сегодня.
С момента ритуала прошло пять месяцев. Пять месяцев с того, как Лили О’Каллахан исчезла на весь февраль. С тех пор как заклинание и попытки вырвать друг у друга нож едва не погубили нас с Ро. С тех пор как Лили вышла из реки, мокрая и сердитая. В отличие от нас, ей наплевать, что про нее подумают, и она не врет. Отвечает всегда прямо, с легким сожалением в голосе: «Я была рекой. А река была мной».
Самое частое чувство моей мамы – беспокойство, что неудивительно, но удивительно, как выражается это ее чувство. Ей постоянно кажется, что я куда-то иду, где мне грозит опасность, а она будет далеко и не сможет помочь мне. Ей очень хочется, чтобы я в ней нуждалась. Она пытается всучить мне деньги, и всякий раз, когда ей это удается, ей становится немного легче.
– Ну ладно, – говорю я, вынимая купюру из ее сумочки, и целую в щеку. – Спасибо.
Сиреневый свет становится ярче.
Фиона сидит на переднем сиденье. Увидев, как я выхожу из дома, она пересаживается назад, к Лили. Мне нравится такая «автомобильная иерархия». Ведь официально я считаюсь подружкой Ро и, значит, по праву должна сидеть впереди. Я всегда восхищалась тем, как четко определяют свои отношения девочки в школе, напуская на себя ужасно важный вид, как будто каждая из них «первая леди». Раньше я даже не надеялась стать одной из них. А теперь определенно принадлежу к их категории – и невольно ощущаю себя старше. Как будто у меня поменялся статус и я перешла на ступень повыше.
Ро предпочитает по возможности использовать гендерно-нейтральные выражения, но мы пока так и не нашли замену слову «бойфренд». Мы даже искали в Google. «Любовь моя» – звучит стремновато. «Партнер» – скучно, слишком по-взрослому. Оставались еще всякие «дорогуша», «лапа», «зазноба», но даже от самой мысли, чтобы так называть друг друга при других, становилось противно. Иногда я в шутку говорю «джойфренд» или «моя радостная половина», но по большей части просто обхожусь именем «Ро».
– Ну что, Чэмберс, как «доки», все еще натирают? – спрашивает Фиона, наклоняя вперед спинку переднего сиденья, чтобы сесть на заднее.
Я морщусь, переводя взгляд на ноги. Несмотря на две пары носков, пятки все еще немного кровоточат.
– Откуда ты знаешь?
– Ты ковыляешь, как утка под «Прозаком».
– А ты сможешь что-нибудь сделать?
– С тебя молочный коктейль.
– Договорились.
– Ладно, садись и снимай ботинки.
Мы забираемся в машину, и я целую Ро в щеку. Его длинная серьга щекочет мне нос. Это я купила ему серьги в подарок на день рождения, в июне. Ряды жемчужинок на золотой цепочке – он буквально влюбился в такие, когда мы вместе посмотрели фильм «Влюбленный Шекспир». Сейчас он увлекается модой елизаветинского периода. Пытается даже раздобыть где-нибудь пышный воротник-рафф, чтобы выходить в нем на сцену.
– Привет, – говорит он, обнимая меня. – Как ботинки?
– Ты тоже заметил?
– У тебя был такой вид, как будто ты только что научилась ходить.
Сидящая позади Лили ничего не говорит. Не описывает мою походку, и не потому, что хочет пощадить мои чувства. В детстве, когда у нее был плохой слуховой аппарат, она с трудом принимала участие в групповых беседах. Часто теряла нить повествования, вставляла какие-то слова невпопад, и люди думали, что она специально ведет себя грубо. Но сейчас дело вовсе не в этом.
Если посмотреть на нашу четверку со стороны, то можно подумать, что все мы закадычные друзья и что дружба наша распространяется одинаково во всех направлениях. Но если приглядеться, то можно заметить, что Лили крайне редко обращается ко мне напрямую и часто смотрит в окно, когда говорю я. У меня даже немного замирает сердце, когда я вижу ее отрешенное выражение в зеркале заднего вида. «
