Кристина Тэ - Там чудеса

Борька сказал, у ворона того шесть глаз, четыре крыла, перья что смоль – каждое не меньше локтя – и костяной гребень вдоль хребта. И будто несли клеть с чудо-птицей через весь город вчетвером на двух здоровенных жердях, точно паланкин заезжего восточного господина.

Вот только верить Борьке на слово – все равно что не глядя с обрыва прыгать: то ли на суку повиснешь, то ли в воду войдешь, то ли о землю переломаешься. Потому-то Дельфира сейчас и лежала по уши в соломе, силясь рассмотреть что-нибудь сквозь рассохшуюся крышу птичника.

Слева, припав глазом к самой широкой прорехе, притаилась Людмила, а справа пыхтел Борька, явно оскорбленный их сомнениями.

– Ну, видали? – Он подполз ближе. – Что я говорил!

– Угомонись, сиволап. – Фира легонько пихнула его локтем в бок. – Не то свалимся храбрам[1] на головы, вот будет потеха.

И потащил же его леший вслед за ними, эдакого детину! Раньше-то он мог отплясывать на сеновале, и хоть бы что, но ныне не мальчишка уже, почти мужчина, а словно не сознает, как вымахал к четырнадцатому лету. Того и гляди истинно проломит крышу.

– Да я как перышко! – свистящим шепотом возмутился Борька.

И тёс под ними, точно в насмешку, заскрипел.

– Многовато их, – прошелестела солома голосом Людмилы, а затем и ее всклокоченная голова поднялась из стога. – Давно ль птиц стерегут пуще девиц в тереме?

Фира только хмыкнула.

Кабы терем стерегли как следует, разве ж очутились бы они здесь, да еще и на закате?

То есть Фира б, может, и очутилась – на побеги непутевой чужачки смотрели сквозь пальцы, а если и ругались, то для вида, не боле, – но вот княжну бы верно заловили на пороге. И заперли бы на семь засовов до самой свадьбы, и князю-батюшке донесли бы. Благо подслеповатую няньку Дотью никто не спешил заменить кем помоложе да поглазастее, а прочие так ошалели от подготовки к пиру, что о невесте переживали последним делом.

Дурачье. Наивное дурачье.

Это ведь не Фира затащила ее на сеновал – наоборот все. И не Фира с утра до ночи выспрашивала у старой няньки о колдовстве древнем и зверях вещих. И уж точно не Фира, разглядев-таки в щель небывалого ворона – и впрямь громадного и многокрылого, – теперь кусала губу и хмурила брови.

Когда лицо Людмилы делалось таким задумчивым, всякий, кто знал ее хоть чуточку, ждал недоброго. Вот и Борька притих, а Фира тяжело вздохнула.

– Нет, – произнесла она прежде, чем Людмила заговорила, но та словно и не заметила.

– А ведь там, внизу, Драганова дюжина, – протянула княжна, подавшись вперед и подперев щеки кулаками.

– Нет.

– Его, его. И разве не Драган на ладных гуляньях всю Волюшку пробежал, от устья до развилки, лишь бы поймать именно твой венок?

Драган. И да, пробежал, да по обоим берегам. Но венок Фира не по воде пустила, а тишком закопала в землю, пока Людмила причитала за ее спиной не хуже дворовых баб: мол, негоже так, разгневаются боги, вовек замуж не выйдешь. Потом поуспокоилась, правда, поразмыслила и хитрость переняла, только переиначила: дождалась, когда избранник ее у кромки появится, и вместе с цветами в реку сиганула, чтоб, значит, точно не перепутал и нужное выловил.

Но сейчас-то ясно было, к чему все эти речи, так что Фира головой качнула и в третий раз повторила:

– Нет, – тут же пояснив: – Не стану я его ощипывать.

– Кого? Драгана? – удивился Борька. – Зачем его ощипывать? И так ведь лысый как коленка.

– Тьфу на тебя! – Голубые глаза Людмилы сверкнули гневом, застрявшая в косах солома встопорщилась, точно ежиные иголки. – Несложно ведь! Улыбнешься, ресницами похлопаешь – так он сам тебя пустит и ворона покажет…

– Ага, и перо выдернет тоже сам, – скривилась Фира.

– Может, там этими перьями вся клеть усыпана!

– Может, крикнешь погромче, Драган сюда поднимется и попросишь у него напрямки?

Тёс под ними стонал совсем уж надсадно, так что храбр вполне мог наведаться на шум. Людмила стыдливо вспыхнула и снова закопалась в стог, и Фира тоже на всякий случай припала к доскам. К счастью, птицы – не самое тихое племя: голоса их носились из угла в угол, взмывали под потолок, сталкивались и сплетались. Да и сгрудившиеся внизу воины о чем-то спорили, обменивались шутливыми тычками и гудели куда громче, чем они здесь, наверху.

Никто не задирал головы, не грозил кулаком, за меч не хватался.

– А зачем тебе перо? – нарушил недолгое молчание Борька.

– За надом. – Людмила села, отряхиваясь от соломы, и зыркнула на Фиру исподлобья. – Не поможешь, значит?

Сердце дрогнуло тоскливо, жалостливо, но давать слабину нельзя было, никак нельзя.

– Нет.

– Эх, а еще ведьма. – Людмила перевела взгляд на Борьку. – А ты?

В закатном свете, льющемся на сеновал из всех прорех, волосы ее отливали не золотом, как обычно, а медью; глаза лихорадочно блестели, на щеках горел нездоровый румянец. Вот уж кого спутать с ведьмой легче легкого, да и затеяла княжна истинное ведьмовство, в этом Фира ни капли не сомневалась. Догадывалась даже, какое именно.

– Мила, не глупи…

– Я? – икнул Борька. – Так гонят, всех подряд гонят, я уж и бочком, и ползком пытался. Только уши надрали и тятьке обещали доложить.

Конечно, гонят. Явно ж не для любопытной детворы вещего ворона поймали, а чтобы поразить высоких гостей на пиру. Плененная птица вряд ли что предскажет, но и одного ее вида довольно. Как выпустят чудище в гриднице