Нги Во - Избранные и прекрасные

Original title:

The Chosen and the Beautiful

By Nghi Vo

Все права защищены. Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме без письменного разрешения владельцев авторских прав.

© 2021 by Nghi Vo

© Издание на русском языке, перевод, оформление. ООО «Манн, Иванов и Фербер», 2023

Посвящается Шейну

Ветер влетел в дом со стороны бухты, подхватил нас с Дэйзи и понес по ее ист-эггскому особняку, как пушинки одуванчика, как пену, как двух одетых в белые платья молодых женщин, не отягощенных заботами.

Июнь только начался, но лето уже грузно легло на землю, угрожая мягко и тяжело придавить нас к паркету. Спускаться к воде, где соленый воздух был еще тяжелее, стало невмоготу, а длинная поездка в город казалась до обидного невозможной.

Вместо этого Дэйзи вскрыла маленький талисман, купленный по минутной прихоти в Каннах несколько мимолетных лет назад. Этот талисман из обожженной глины представлял собой фигурку женщины, и, когда Дэйзи пальцами разломала его на несколько кусочков, он испустил подвальный запах свежего каолина, смешанного с чем-то темно-зеленым и травяным. Налетевший ветер был совсем иного свойства, и мы, поднявшись в воздух, с томной грацией поплыли под высокими потолками дома Дэйзи, ахая от непривычных ощущений и секретов, обнаруженных наверху. Достаточно было легких движений рук или ног, чтобы продвигаться вперед в воздухе – поначалу плавно, а потом набирая скорость рывками, отталкиваясь от каминных полок и колонн.

Над книжными шкафами в библиотеке мы обнаружили весьма шокирующую миниатюру с Ледой и лебедем, а над головами двух горничных пролетели так тихо, что могли бы щелчком сбить с них крахмальные чепцы прежде, чем они успели бы увидеть нас и поднять визг. В детской, где спала Пэмми, мы воспарили под потолок, как слегка взъерошенные ангелы-хранители. Дэйзи потянулась к личику дочери, осторожно коснулась его пальцем, но, едва малышка пошевелилась, Дэйзи бросилась наутек, увлекая меня за собой вон из комнаты.

Лето сделало особняк в тот день немым, и мы нарушали это безмолвие, перебираясь из одного уголка в другой, пока не очутились в одной из гостевых комнат неподалеку от той, которую занимала я. Обтянутые бледно-зеленым дамастом стены придавали этой комнате сходство с лесом, впитывая все, кроме наслаждения быть невесомым. Я парила на спине, поглаживая кончиками пальцев козырек оконной рамы и не сводя глаз с залива за стеклом. Невозможно было вообразить эту воду холодной, но я пыталась в полудреме, свесив согнутые в коленях ноги и положив одну руку на грудь. Я уже почти заснула, когда Дэйзи заговорила:

– О, только посмотри, Джордан. Как думаешь, этот цвет мне к лицу?

Она схватила с платяного шкафа эмалевый горшочек размером не больше полдоллара со Свободой. С пробудившимся ленивым любопытством я подплыла поближе.

– Кому он принадлежал? – задумалась я вслух.

– А какая разница? – весело отозвалась она и была права, потому что они с Томом приобрели в полную собственность поместье целиком – вместе с раскинувшимся до самого пляжа участком, конюшнями, призраками и историей.

Она открыла горшочек и увидела смесь воска и пигмента, пыльно-темную и бесцветную – до тех пор, пока она не согрела ее, несколько раз с нажимом проведя большим пальцем. Немного этой смеси она нанесла сначала на нижнюю губу, потом на верхнюю и зависла вверх ногами перед туалетным столиком, изучая свое отражение. Когда я подплыла ближе и увидела, что ее губы стали темно-розовыми, она притянула меня и накрасила губы и мне.

– Смотри, мы похожи, – сказала она и потянула меня вниз, чтобы вместе со мной посмотреть в зеркало, но мы, конечно, выглядели по-разному. Она происходила из рода луисвиллских Фэй, настолько близкого к королевскому, насколько это в принципе возможно в Соединенных Штатах, и это было заметно по ее темно-голубым глазам, гладким черным волосам и щедрой широкой улыбке. Я же формально принадлежу к луисвиллским Бейкерам – фамилии с собственной выдающейся историей, но странно сидящей на мне, удочеренной из далекого Тонкина обладательнице лица, которое заставляет подозревать во мне китаянку, японку, мексиканку, венесуэлку и даже персиянку.

На Дэйзи помада смотрелась старомодно, старила ее, а на мне подчеркнула красноту губ, приобрела оттенок роз, а не томатов, более яркий и живой. Дэйзи с удовольствием отметила разницу и сунула горшочек мне в карман, заявив, что он, конечно же, должен принадлежать мне.

Она не спешила убрать ладонь с моего бедра, обе мы зависли вверх ногами перед зеркалом. Дэйзи застыла в напряженной неподвижности – такие моменты случались иногда в ее детстве, а с возрастом сделались совсем редкими. При этом ее прелестное лицо обмякло, и его странная впалость указывала, что угнездиться внутри за ее глазами могло что угодно.

– Как хорошо, что ты приехала после моего звонка, – с легкой заминкой произнесла она. – Не представляю, что бы я без тебя делала.

– Видимо, была бы убита горем и страдала по мне, – живо откликнулась я, и она с облегчением улыбнулась.

Мы обе вскинули головы, услышав далекий стук входной двери, а потом – более громкий, гулкий и настойчивый низкий голос Тома. На лице Дэйзи мелькнул испуг, словно она позабыла о существовании мира, где мы не парим под потолком ее огромного дома, и взяла меня за руку.

– Ах да, ну конечно, – заговорила она, увлекая меня к двери. – Мы же условились, что сегодня к ужину прибудет мой кузен. Пойдем же, дорогая, обещаю, ты сочтешь его совершенно очаровательным.

– Ну, раз ты так говоришь, уверена, таков он и есть.

Это было излюбленное занятие Дэйзи – сводить своих друзей и устанавливать связи между представителями определенного круга. Она славилась подобным умением, оставляя за собой шлейф из множества в разной степени счастливых пар и младенцев, названных в ее честь. Я же всегда была для нее чем-то вроде фиаско, но решила, что это скорее забавляет меня, нежели вызывает еще какие-то чувства. Так или иначе, мне хорошо жилось и одной – и в Луисвилле, и теперь, все эти годы с тех пор, как я перебралась в Нью-Йорк.

Мы вернулись на высокую солнечную веранду, откуда начали полет, и устроились на исполинской кушетке в центре комнаты. Встрепанные волосы мы успели пригладить, платья оправили за считаные секунды до того, как в дверях возник Том. За ним с легким оттенком нежелания следовал поджарый молодой человек в рубашке, с пиджаком, переброшенным через руку, и быстрыми темными глазами, которыми он обводил с интересом все, что видел вокруг.

Он вошел с непринужденной улыбкой и явной неприязнью к Тому, чем сразу мне понравился. На меня он посмотрел внимательно, но долго глазеть не стал, а опустился на колени возле того конца тахты, который занимала Дэйзи, выказывая ей почтение, как она особенно любила. Разговорившись о времени, проведенном ими в Чикаго, они предоставили мне возможность заняться тем, что особенно любила я, то есть невозмутимо наблюдать издалека, прежде чем воспользоваться случаем вступить в разговор. Том, который мялся неподалеку, наконец встрял в их беседу с вопросом о том, чем занимается кузен Дэйзи, и я услышала его имя – Ник. Ник Каррауэй, единственный сын Каррауэев из Сент-Пола, герой войны, видимо, слегка неприкаянный после возвращения из-за океана.