Володька Никонов колесил по слякотной Москве на своём раздолбанном «Опеле» с неработающими омывателем и печкой. Было холодно, изо рта шёл пар. Вроде конец марта, а весной в Москве и не пахло. Обильно посыпанные на столицу реагенты развезли на дорогах месиво, что водителей больше бесило, нежели радовало. Щётки размазывали грязь по лобовому стеклу, и через какое-то время ни черта не было видно. На светофорах, пользуясь остановкой, Никонов виртуозно вытягивался из приоткрытого окна и поливал лобовое стекло водой из бутылки. Иногда он ухитрялся это проделывать на ходу. «Дворники» в мгновение ока делали перспективу светлой и ясной. Но ненадолго. Он тихо матерился. Вот уже третья пустая бутылка валялась на коврике под пассажирским сиденьем. Оставалась вот эта, финальная…
Никонов был в отчаянии. Сегодня, все как сговорились. Приезжаешь по адресу: «Я такой-то, по объявлению». Короткий взгляд, беглый осмотр снизу верх, пауза, ответ: «Место занято, опоздали, только что взяли…» По лицам было видно, что врут, но поди проверь. Володька разворачивал свой уставший от жизни и прожитых лет «Опель» и ехал по следующему адресу, догадываясь, что ситуация будет такой же.
Он мыкался с дочкой в Москве один. Крутился как мог, чтобы оплачивать её недешёвые занятия бальными танцами и спецшколу с углублённым знанием английского языка. Его Ирка моталась по свету, дорабатывая в известном воздушном полёте, понимая, что её песня тоже на последнем куплете – возраст! Высылала им какие-то деньги, сама летая «на парý». Володька работал то чоповцем в какой-то там фирме, где его быстро сократили, то грузчиком в мебельном магазине, то сторожем на складе строительных материалов, то в гипермаркете катал тележки. Одно время повезло – мыл машины. Не брезговал ничем – не до жиру и сантиментов! Везде платили копейки, а требовали, как с министра. На работу каждый раз принимали с трудом – мужик крепкий, но, увы, «с пробегом»… Как-то так само получалось, что нигде долго не задерживался. Правдолюб, привыкший к честной работе, не терпевший халтуры и наплевательства, вечно попадал в какие-то ненужные скандалы и разборки. Кому такой нужен!..
Единственное, что давало хоть какую-то стабильность и защиту,– это их жильё, которое он когда-то, на заре своей карьеры, купил после гастролей в Японии. Хорошая двушка в престижном районе на юго-западе Москвы. Тогда это можно было сделать на раз, если повезло побывать в стране самураев. В то время многие стали москвичами…
Осенью пришлось сдать свой подземный гараж в бессрочную аренду до лучших времён. А когда они настанут, эти «лучшие времена», он даже себе и представить не мог – настолько всё казалось беспросветным, как сегодняшнее небо в грязных облаках.
Стрелка уровня бензина стремилась к красной зоне, время – к полудню, жизнь – к закату и тупику.
Никонов пошарил в кармане куртки. Вытащил несколько смятых купюр, бегло взглянул. «Да-а!.. На полбака хватит, и всё». Денег от аренды гаража хватало только на оплату школы для дочери. Хорошо хоть так…
Бедро защекотал виброзвонок телефона. Его трели едва слышались под курткой. Там бодро звучал выходной марш Дунаевского из кинофильма «Цирк».
«Кто-то из наших!» Никонов нашарил телефон и прижался к тротуару. Стекло было заляпано до предела, вода кончилась. Вовремя…
– Фил, привет! Это я, Сарелли! Ты где?
– Привет, Саня! Я? Я в ж-ж…– Никонов не стал уточнять где он по состоянию дел на сегодня.– В машине!
– Слушай, с Ангарой совсем беда! Витька опускается с каждым днём. Никак не могу забрать его к себе – не едет, собака! Никак не уговорю. Бухает, в тоске совсем зачах. Это ещё его Танька, сука!.. Что будем делать?
– Откуда я знаю! У самого, как у проктолога…
– В смысле?
– Куда ни ткни – задница… С работой – ноль. Сегодня три адреса объехал, вот ещё один остался. Решаю, ехать не ехать.
– В униформу на Вернадского пробовал?
– Пробовал. Разговаривал с Костюком. Лёня – он директор нормальный, сам знаешь, из цирковых. Обещал перезвонить. Пока у него всё занято. И в Старый цирк на Цветной заезжал. Везде аншлаг, штат забит. Опять же обещали позвонить, если что.
– Может, к Шаху заедешь в Главк? Он там теперь начальник. Последнее время не звонит, отдалился.
– Заеду. Трубку, и правда, не берёт. Странно…
– Ладно, давай, будь!
– Буду…
Никонов, он же Фил, хлопнул дверью, пошёл к киоску купить минералки, которую собирался пролить на лобовое стекло машины, как свет – на свою сегодняшнюю жизнь…
…Вовка Никонов приехал поступать в цирковое училище из Воронежа. Родился он там на улице местного поэта Ивана Саввича Никитина, там и вырос. Уродился романтиком, с поэтической душой. Мечтал о странствиях и путешествиях. Так что ему прямая дорога была в цирк.
Однажды случайно увидел в городе объявление, стал заниматься в цирковой студии. Попробовал себя в нескольких жанрах, но не определился, какому из них отдать предпочтение. Парень рослый, для подростка хорошо сложённый. Отличался статью и крепким торсом. Но поступить в ГУЦЭИ с первого раза не удалось. На физкультурно-акробатическое отделение брали тридцать пять парней и пятнадцать девушек. Всего пятьдесят человек, включая «посланников братских республик», места которым были гарантированы. Конкурс был невероятным! Ни одно учебное заведение страны не могло похвастаться таким количеством желающих поступить. Ну, разве что ВГИК… Около ста человек на одно место! Шансов – практически никаких. Но Никонов добился своего, хоть и со второго раза. Он заметно выделялся среди абитуриентов. У педагогов циркового училища глаз был намётан…
С прозвищем Никонова всё обстояло сложней. Вначале, естественно, он был «Никоном». Потом у кого-то выскочило – «отец Аввакум». Позже от местных остряков прилипло – «Филарет». Потом ленивцы сократили и стали звать на иностранный манер – «Фил». Так и осталось навеки. При необходимости официально представлялся: «Никонов! – И через паузу, с удовольствием: – Фил!..»
С Сарелли они подружились молниеносно. Никонов узнал, что тот тоже родился в Воронеже, когда его родители были там на гастролях. Так или иначе – земляк! Это обстоятельство и стало решающим.
Сашка Сарелли, несмотря на все конкурсы, поступил в училище циркового и эстрадного искусства играючи. Путь его был предопределён раз и навсегда. В цирке род Сарелли был известен давно, ещё до революции. Другой жизни Сашка не ведал и не желал знать. Родился, как принято говорить, «в опилках», так обычно характеризуют всех потомственных цирковых. Но о нём это можно было сказать практически в прямом смысле. Цирк вошёл в него с первым вздохом и криком, который возвестил о его рождении прямо в фанерной гримёрке летнего цирка во время представления. Мама тянула до конца, вот и случилось то, что случилось. Хоть записывай в паспорте в графе «место рождения»: Воронеж. Государственный цирк. Гримуборная № 13. Что Сарелли с удовольствием, ради хохмы, и делал, когда нужно было писать автобиографию…
