Песчаная коса тянулась на много миль вперёд. У подножия скалы песок был бурым, сухим и чёрствым. А здесь, близ океана он становился белым и таким мягким, что ноги утопали в нём. Бродить по нему было приятно и… опасно. Глубокие ямы, не видимые глазу, скрывались под его слоем, грозя затянуть незадачливого путника – того, кто о них ничего не знал. Ну, а местным жителям было известно многое. В том числе, и то, что ямы имеют свойство перемещаться, не оставаясь подолгу на одном месте. И это было опасно вдвойне. Никогда и ни в чём нельзя быть уверенным, потому что, попав однажды в эту яму и даже выбравшись из неё, никто не получал гарантии, что это не повторится вновь. А потому так близко к берегу мало кто приближался. И даже опытные старожилы не могли похвастаться тем, что изучили свойства ям наизусть.
Лилия бродила недалеко от берега, не приближаясь слишком близко, но и не отдаляясь. Прозрачные голубые волны с шумом вгрызались в песок, размывая его, и вновь отступали назад. Это была игра, в которую посторонних не вовлекали. Только песок и океан…
Рон попал к ним три дня назад. Он был ранен и всем своим видом вызывал жалость. Оставить его одного, полуживого здесь, на песке было бы бесчеловечно. Поэтому отец, водрузив его на плечи, потащил в сторону дома. Лилия шла следом, наблюдая за тем, как безвольно висевшие босые ноги раненого оставляли на песке две глубокие борозды. Тогда она заметила на его левой ноге какой-то рисунок. Что-то похожее на звезду… Но разглядеть как следует не удалось. Смеркалось, и отец торопился домой. Ночи на побережье холодные. А замёрзнуть им только и не доставало.
Дома мать с двумя младшими братишками. Ребята родились с разницей в год, но были похожи друг на друга как две капли воды. И оба – в мать. Лилия же походила на отца, да и то не полностью. Волосы русые, выгоревшие на солнце, короткие и вечно спутанные; глаза огромные, то ли серые, то ли синие – настоящий оттенок трудно было уловить; нос немного вздёрнут и покрыт мелкими веснушками. Красавицей она себя точно не считала. Да и мать говорила то же самое. Отец больше молчал. Ему было, в сущности, всё равно. «Красота – вещь сомнительная, – говорил он. – Двое посмотрят на одного и того же человека и скажут разное».
«Наверное, так и есть, – думала Лилия, заглядывая в большое овальное зеркало, висевшее в гостиной. – Для кого-то, пожалуй, и я недурна».
Когда принесли Рона и положили на кровать, тут же сбежались все домочадцы посмотреть на него. Парень не подавал признаков жизни. На боку глубокая рана, руки и ноги в синяках. Но по тому, как еле слышно приподнимается его грудь, стало понятно, что он жив.
Мать тут же засуетилась. Принесла воды, достала из верхней полки буфета снадобья и мази и принялась обрабатывать раны. Когда она коснулась его лица, парень слегка пошевелился. С губ сорвался слабый стон. Ему поднесли флягу с водой, и он сделал несколько глотков. А после открыл глаза.
Они были голубые и казались прозрачными. Ресницы длинные, светлые, пушистой тесьмой обрамляли их. Он пошевелил губами, пытаясь что-то произнести, но слова казались незнакомыми, будто парень говорил на неизвестном наречии. Отец, впрочем, кивнул в ответ.
– Папа, ты его понял? – удивилась Лилия.
– Чего ж тут не понять? Он благодарит нас за то, что спасли его.
Парень перевёл взгляд с отца на Лилию, стоящую рядом, и какое-то время задержал его. А девушка смотрела как заворожённая, совсем не заботясь о том, что о ней могут подумать. Только когда мать дёрнула за рукав платья, ей пришлось отвернуться. Таких глаз она ещё никогда не видела!..
На следующий день парень встал. Самостоятельно, без поддержки. Потом сделал несколько шагов и… едва не упал. Его быстро подхватили и вернули на место.
– Рано тебе ещё, – приговаривала мать, укладывая его в постель. – Подожди, пока окрепнешь.
Он смотрел на неё, внимательно прислушиваясь, словно пытаясь понять, что она говорит. Видимо, речь ему была незнакома. Сам же в тот день не произнес ни слова. Но, когда вернувшийся вечером отец первым делом заглянул к нему и осведомился, как он себя чувствует, парень ответил: «Рон».
– Рон – это что означает? – спросил отец.
– Рон, – повторил парень и указал на себя.
– Понятно. Значит, это твоё имя. Ну, что ж, будем знакомы. Я – Дориан.
Кажется, отцу удалось найти с ним общий язык. Уже к утру следующего дня Рон мог произнести несколько слов так, чтобы его понимали.
– Вода, – сказал он, и мать тут же принесла ему флягу.
Он замотал головой.
– Вода, – снова сказал Рон и указал рукой в сторону океана.
– Ты хочешь туда? – догадалась Лилия. Рон кивнул. – Мама? – девушка вопросительно посмотрела на женщину.
– Нет-нет, – запротестовала та. – Дождёмся отца. Он лучше знает, что делать.
Но когда она скрылась за дверью, ведущую в кухню, Рон жестом подозвал к себе Лилию.
– Что такое? – спросила она.
– Отведи, – попросил он. И прибавил: «Вода».
– Я не могу, – возразила девушка. – Мама не разрешает.
– Надо, – настаивал Рон. – Жить.
Жить? Хм, как-то странно, подумала Лилия. Что он имеет в виду? Но, глядя в его невероятные глаза, которыми она любовалась всякий раз, как выпадала возможность, она чувствовала, что отказать не может. Тогда она подошла ближе и еле слышно, так чтобы никто не услышал, произнесла: «Хорошо. Давай после обеда, когда мать уснёт».
Она всегда ложилась спать вместе с младшими детьми. Говорила, что дневной сон ей необходим. Ну, а Лилии в свои пятнадцать лет днём спать не хотелось. Она была бодра до самой ночи. Мать говорила, что это от безделья. Три месяца школьных каникул тянулись бесконечно. Здесь, в глуши у кромки воды, друзей у Лилии совсем не было. А школа находилась в городе, до которого надо было ехать. В учебный сезон её отвозил автобус рано утром и ближе к вечеру привозил. В школе было по-своему интересно. Ну, а дома – скука смертная… В помощницы её мать не звала, к плите не подпускала, так что готовить Лилия совсем не умела. Зато стирала бельё в большом корыте, мыла полы в комнатах и кормила кроликов. В свободное время садилась за книжки, взятые из городской библиотеки, и перечитывала не только школьную программу, но и всё, что ей было интересно. Училась она хорошо, вот только арифметика «страдала», и если бы не это, Лилия могла бы стать хорошисткой. Но она не переживала по этому поводу. Отец всегда говорил, что «одни лишь оценки никого ещё учёным не сделали». Мать в ответ надувала губы, напоминая им всем, что она в своё время закончила школу с медалью. «И если бы не вы все, – обиженно говорила она, – могла бы уже давно работать где-нибудь в университете».
Отец редко с ней спорил, предпочитая оставаться при своём мнении. Поэтому ссоры в семье случались нечасто. «К чему выяснять отношения, если ни к чему хорошему это не приведёт?» – такова была позиция Дориана, и он следовал ей на протяжении всей своей семейной жизни. Лилия старалась следовать за ним.
