«Чтобы быть счастливым, надо уметь не замечать жизнь». Эльза отложила текст новой пьесы – это был детектив, который будет ставить приезжий режиссер. Роль казалась сложной, и она пока не до конца понимала ее. Но часы показывали половину пятого, и пора было собираться в театр.
Представляя себе разные сцены, обдумывая их и прикидывая, какая игра от нее потребуется, Эльза надела темно-синее платье, завязала на шее разноцветный шелковый шарф, расчесала каштановые кудри и подвела карандашом крупные карие глаза. Затем пошла искать сережки с сапфирами, которые накануне сняла в гостиной, и, кажется, положила на журнальный столик. За то, что она бросает украшения где попало, раньше ее ругал отец, а теперь – муж. Странно, как он стал похож на отца своим вечным недовольством и ледяным молчанием. Когда они встретились, Стас был совсем другим… Но куда же запропастились серьги? На столике нет, хотя она точно помнит, что положила их туда. Может, на комоде? А, вот же они!
Над комодом висело большое зеркало, и Эльза, глядя в него, быстро вдела серьгу в левое ухо. А вторую выронила, посетовав на себя за неловкость: найти украшение на пестром ковре будет непросто. Наклонившись, она увидела, что нижний ящик комода, где обычно ничего не хранилось, приоткрыт. Странно, конечно… Но, может, сережка там?
Открыв ящик, Эльза ахнула. Серьга действительно была внутри, но рядом с ней лежал самый настоящий пистолет. Откуда он? У свекра есть незначительное криминальное прошлое, но оружия в доме никогда не было. Хотя, может, его оставил кто-то из друзей Стаса? Красивая вещица! Эльза надела вторую сережку и взяла пистолет, чтобы рассмотреть поближе.
По сценарию ее героиню застают с револьвером над телом убитого супруга, но на самом деле убийца – не она. Эльзе хотелось бы другой развязки: антигерою всегда достаются особые лавры. И хотя лавры в ее случае выражались в аплодисментах и небольших букетах цветов, их все равно хотелось, всегда. Именно ради восхищенных лиц зрителей она часами учила роли, до изнеможения репетировала не желающие получаться отрывки и постоянно, чаще, чем о чем-либо другом, думала о своей работе.
Что, в конце концов, может сравниться с ощущением, когда ты со сцены смотришь одновременно в сотни глаз, передаешь свои эмоции совершенно незнакомым людям, получаешь от них энергию? И какую! Иногда после спектакля у Эльзы еще полчаса дрожали руки, а адреналина в крови было столько, что со стороны она, вероятно, казалась пьяной. Ни на что нельзя променять это чувство. Повседневная жизнь всегда бледна по сравнению с театром: все, что в ней происходит или не происходит, в конечном итоге сводится к нескольким избитым сюжетам. И от этого скучно. В театре же такого не бывает никогда, ведь каждая новая роль – это новая жизнь. Настоящая, полноценная.
О, как бы ей хотелось сыграть убийцу! Пережить такое – это было бы грандиозно! Она вложила бы в эту роль весь свой талант, весь театральный опыт, прониклась бы полностью, до последнего нерва. Эльза распрямилась, встала перед зеркалом и прицелилась в воображаемую жертву. И тут раздался жуткий грохот, неясно откуда. О, боже, это же пистолет! Заигравшись, она случайно нажала на курок, а оружие оказалось заряжено. По спине побежали мурашки: она же могла убить себя! Бросив пистолет в ящик, Эльза резко задвинула его ногой и временно вернулась в мало интересовавшую ее реальную жизнь.
Все еще злясь, она глянула на часы – мало того, что чуть не застрелилась, так еще и опаздывает в театр. Просто отлично! Эльза искала глазами телефон, чтобы позвонить в такси, и вдруг заметила дырку в обоях, буквально в сантиметре от края зеркала. О, боже, это же пуля! Самая настоящая пуля! Эльза подошла и с интересом потрогала ее тонким пальчиком.
Хорошо, хоть не в зеркало попала – вот что значит иметь дело только с реквизитом! Что скажет Стас, когда вернется? Как она объяснит, зачем взяла чужой пистолет из комода, да еще и стреляла – причем в квартире? Только скандала ей не хватало… Сообразив, что дырку можно спрятать, просто подвинув комод, Эльза уперлась в его полированный бок и с трудом передвинула сантиметра на два. А после, убедившись, что ни пули, ни перестановки не видно, набрала номер такси, поправила прическу и вышла на улицу.
Эльза любила ездить на такси – это как антракт, передышка между двумя эпизодами жизни. Вот и сейчас свободные пятнадцать минут можно потратить на то, чтобы прийти в себя и снова настроиться на работу. Надо же, пистолет! Спросить, что ли, у Стаса, откуда он? Нет, она, пожалуй, не станет этого делать. Придется сознаться, что нашла оружие, взяла посмотреть… А оправдываться не хочется.
Как там было в пьесе: «Чтобы быть счастливым, надо уметь не замечать жизнь»? Или замечать только то, что приятно видеть. Верно ведь. Эльза достала из сумки текст, но, прочитав два абзаца, снова засмотрелась в окно. Какой же красивый этот город! Поворот, еще один, и вот он – знакомый перекресток с красивым домом позапрошлого века. Здесь когда-то жил городской глава, умнейший человек, превративший заштатный городишко в настоящую столицу. Получил образование за рубежом и вернулся домой руководить. За четверть века все изменил, понастроил красивых зданий, помирил между собой десятки национальностей, которые тут жили. А какие праздники устраивал, какие спектакли разрешал ставить… Вот в таком бы поучаствовать! Да что там – хоть из зала посмотреть бы…
Водитель выключил веселую музыку, повернулся, улыбнулся, и на замечательной, только для этого города характерной смеси двух языков сообщил ей стоимость поездки. Она улыбнулась в ответ, отсчитала на одну купюру больше и вышла, привычным движением закинув за плечо шарф. Легкое платье, невысокие каблуки – она переступала мягко, как кошка, и спиной чувствовала: таксист следит, как она идет к проходной театра. Он обязательно скажет сегодня кому-то, что «опять подвозил эту артистку». Вот так здесь и говорят – «артистку», актрисой ее с самого начала карьеры называли лишь коллеги.
– Лизанька, дорогая, как здоровье?
– Ничего, спасибо, Николетта. Ваше?
Это старая вахтерша, которая не приемлет ни отчеств, ни других подчеркивающих возраст обращений. А имя! Этот город можно любить только за имена. Они просто дышат смешением культур, бесхитростным и порой неловким. И диссонанс между звучно-кинематографическим «Николетта» и старенькой добродушной вахтершей в фиолетовой шали – это когда на улице добрые двадцать градусов – всегда приводил Эльзу в хорошее расположение духа.
Впрочем, звали ее совсем не Эльза. Сценическое имя выдумал режиссер, впервые утверждая ее на главную роль в спектакле. Тем более что фамилия была вполне подходящая для такой перемены. Эльза Марин – хорошо смотрится на афишах. И звучит, как название какого-то редкого камня.