На улице шёл дождь. Крупные капли падали на бетонный бордюр террасы, словно миниатюрные бомбы и разлетались брызгами в разные стороны. Ветвистые росчерки молний на секунду освещали ландшафт, унылую рощу на пригорке и раскисшую дорогу, пересекающую поле с высокой, по пояс, травой. А, потом, когда вспышка пропадала, оставляя на сетчатке радужные круги, сверху ухало, словно из пушки, и, после, неспешно, вальяжно, многотонными глыбами катились солидные раскаты грома. Я люблю грозу. Конечно, не тогда, когда ошеломлённо бежишь по полю, промокший до нитки, в хлюпающих от влаги ботинках, и заполошно ищешь, хоть какое-то, укрытие. Нет. Не тогда. А, когда, вот так, сидя в кресле-качалке, укрытый пледом, на террасе второго этажа своего дома, с бокалом хорошего коньяка в руке. Ещё бы, сигару для полного релакса, но, курить я бросил лет восемь назад, и начинать, как-то, не планировал. Не для этого мучился полгода, нервно реагируя на каждый шум и воя по ночам на луну. Даже, во сне снилось, как курю.
Опять сверкнула и расползлась на половину неба молния, а, потом, раскатисто ухнув, не торопясь, прошёлся, кажется, прямо по крыше, гром, затихая напоследок. Сырость достала даже под пледом, и захотелось в дом, к камину, где уютно потрескивают берёзовые поленья, распространяя по комнате тёплый запах горящего дерева. Да уж. В моём возрасте долго подвергать свой организм таким экстремальным нагрузкам нельзя. Не ровён час, опять неделю со спиной проваляюсь. Хорошего, как говорится, понемногу. Я допил последний глоток, отставил бокал на мраморный столик и, кряхтя, поднялся. В спину привычно стрельнуло. Мимоходом пронеслось сожаление о том, что этот дом, эти уют и тепло достались мне слишком поздно, на исходе моей жизни, когда и радости – вот эти посиделки на веранде или возле камина. Ни семьи, ни детей, ни домашнего питомца. Ничего не нажил. Только домработница, которая заботится обо мне из меркантильных соображений. То есть, за зарплату.
В молодости бы мне всё это. Уж, я бы нашёл, как распорядиться, чтобы насладиться на полную катушку. Но, на молодость пришёлся период неустроенности, скитания по съёмным квартирам и работа, работа, работа. В надежде обеспечить себе достойную жизнь, я пахал, как проклятый, карабкаясь по карьерной лестнице, иногда пробираясь, буквально, по головам. Времени на личную жизнь не находилось. Всё думалось, что ещё чуть-чуть, и можно о семье подумать. А, когда это чуть-чуть наступало, впереди показывалось очередное чуть-чуть, потом следующее… Было, правда, пару раз, когда в моей жизни появлялись женщины. Хорошие женщины, говоря по совести. Такие, с которыми можно построить семью, нарожать детей и достойно встретить старость. Были. Я и сейчас могу представить любую из них здесь, на террасе, рядом с собой, заворожено, как и я, любующуюся разгулом стихии. Но, не сложилось. Не выдержали они мою одержимость карьерой. А, кто бы выдержал?
Молодость! Вернуть бы всё назад. Вернуться бы туда, где мне двадцать пять, и все дороги мира лежат передо мной. С высоты своего опыта я бы не повторил свой путь, прекрасно зная, чем придётся расплачиваться за этот комфорт. Я наклонился, было, чтобы забрать со столика бокал, но, потом, поймав очередной прострел в пояснице, махнул рукой и повернулся в сторону стеклянной двери. Домработница завтра приберёт. И, тут, сверкнуло так, что в глазах побелело, пошло кругами и, вдруг, на фоне этого ослепительно белого сияния ясно проступил изящный женский силуэт, словно вырезанный из непроницаемо чёрной бумаги. Я увидел это так ясно, что вздрогнул и отшатнулся, чуть не оступившись. Силуэт пропал, и я, дождавшись, когда радужные круги прекратят свои пляски, огляделся по сторонам. Никого. Да и глупо было бы предположить, что, какая-то женщина заберётся по отвесной стене на второй этаж, чтобы явиться мне на террасе в ослепительной вспышке молнии. А по-другому сюда и не попасть. Из дома? Нереально. Входные двери закрыты, периметр сигнализации включён, и, я точно знаю, что сейчас в доме один. Старею. Всякая ерунда мерещится.
В комнате было тепло и уютно. Всё так же потрескивали берёзовые поленья в камине, тихо, на одной ноте, подвывал, укрывшийся от дождя в дымоходе, ветер, жалуясь на непогоду и сырость. Я достал из бара новый бокал и початую бутылку конька «Реми Марти», подошёл к камину и уселся в кресло, вытянув ноги на банкетку. На улице оглушительно грохнуло, а, потом, уже привычно, пророкотал гром, постепенно успокаиваясь. Я, инстинктивно оглянулся на окно и, от неожиданности, уронил бокал, который покатился по толстому ковру, оставляя на мягком ворсе неопрятное пятно от быстро впитавшегося в ворс благородного напитка. В воздухе сразу пряно запахло коньяком. За покрытым разводами капель стеклом стояла и глядела на меня долгим немигающим взглядом женщина. Точнее, молодая, и, довольно красивая, девушка. За ту секунду, которая она была видна в окне, я успел рассмотреть её очень хорошо. Породистое лицо с аристократическими скулами, высоким чистым лбом, большими карими глазами, идеальной линией слегка припухлых губ и длинными чёрными волосами, живописно разбросанными по плечам, обтянутым тонкой лайкой малиновой курточки.
Я моргнул, и девушка пропала. Честно говоря, я, почти сразу, стал сомневаться, была ли она. Хотя, я, же, ясно видел её там, за залитым дождём стеклом! Да нет! Бред какой-то! Не мог я её видеть! Во-первых, дождь был настолько сильным, что за стеклом вообще ничего не разобрать, сплошные дождевые потёки. А, во-вторых, за этим окном нет ни козырька, ни, даже, просто карниза. Не могла же она висеть в воздухе? Точно, бред. Интересно, это у меня, что-то с мозгами? Надо бы съездить на днях в клинику и обследоваться. А, то, вот так пропустишь, оглянуться не успеешь, как в любимом кресле буду овощем сидеть и пузыри пускать. С этим нужно аккуратнее. Я посмотрел на пятно, оставленное на ковре пролитым коньяком и, вдруг, подумал, что жизнь человека – такой же ковёр. Чем дольше лежит на полу, тем больше впитывает в себя пыль и грязь. Так и человек, чем дольше живёт, тем больше собирает в себя недуги и болячки, негатив прожитых неприятностей и разрушительную радость побед и достижений. Вот, только ковёр можно почистить пылесосом, а для человеческих болезней пылесоса, пока, не придумали. А жаль. Я бы от такого пылесоса не отказался бы.
Сидеть у камина и смотреть на пляшущие языки огня – расхотелось. И настроение упало, почему-то, и слабость накатила. По комнате, словно ледяной сквознячок пробежал, заставив меня зябко поёжиться. Вдоль позвоночника, словно, кто-то большой провёл морозной шершавой ладонью, и я почувствовал, что продрог. Странно. Сидеть рядом с жарко растопленным камином и мёрзнуть – это, ещё, умудриться надо. А я умудрился. Наверное, заболел. И дёрнуло меня на террасе ливнем любоваться! Вот и простыл. Наверное, у меня температура. Вот и чудятся женщины всякие в окне. Надо принять парацетамол, и – в постель. А утро вечера мудренее, как говорится. Если завтра не пройдёт простуда, вызову Игнатьича, доктора своего. Пусть лечит. Не бесплатно, конечно, но, зато, не страшно, что что-то не то пропишет. Ему такого денежного клиента, как я, терять не с руки. Будет стараться.
