В кирпичном доме в колониальном стиле, стоявшем в тупике на Фэрлейн-Корт, никогда не жили особо дружелюбные люди. Что было довольно странно, учитывая, сколько владельцев сменилось с того момента, как его построили в 1954 году. Почти двадцать за прошедшие годы. Впрочем, они вели себя вежливо: здоровались, когда требовалось, содержали двор в идеальном порядке и никогда не включали звук телевизора или стереосистемы слишком громко – если вообще включали. Владельцы, мужчины и женщины, все примерно лет тридцати, не имели семей, детей или домашних животных. Одевались они достаточно консервативно и ездили в темно-синих или темно-зеленых седанах.
Кроме того, они не открывали дверь, если в нее звонили, вне зависимости от времени суток. Никогда не развешивали по праздникам цветные фонарики и не угощали соседей пирогами или детей конфетами на Хеллоуин. Ни один жилец дома ни разу не пригласил никого из соседей на обед. И хотя складывалось впечатление, что хозяева дома менялись каждые два или три года, на лужайке ни разу не видели объявления «Продается» – как, впрочем, и адреса дома в газетах в разделах, посвященных недвижимости.
Но самым странным был день переезда. Несмотря на неочевидную невыразительность мужчин и женщин, живших в доме, для того чтобы доставить их вещи, требовалось по меньшей мере четыре огромных грузовых фургона. А некоторым даже целая дюжина. Фургоны вплотную подъезжали к двери гаража, и посмотреть, что именно в них грузят или, наоборот, выгружают из них, не представлялось возможным. И они всегда приезжали ночью. Всегда.
Нил Прюитт все это знал, хотя никогда не жил на Фэрлейн-Корт и до сегодняшнего вечера не бывал на этой улице. Он знал, потому что видел такие же дома; их было очень много. Девятнадцать здесь, в округе Колумбия, и еще десять на другом берегу реки в Лэнгли. В Нью-Йорке, Чикаго и вокруг них насчитывалось около ста. В большинстве городов такого размера имелось по меньшей мере несколько дюжин. А в Лос-Анджелесе – семьдесят три.
Прюитт объехал вокруг клумбы с декоративными растениями, украшавшей центр тупика, свернул на подъездную дорожку и вышел из машины. Ночь выдалась холодной и сырой, пропитанной запахами октября: мокрых листьев, тыкв, дымом костров, горевших в задних дворах соседних домов. Прюитт бросил на них взгляд и зашагал по дорожке. Слева высился большой двухэтажный особняк, в котором свет горел только в спальне наверху, и сквозь приоткрытые окна на улицу вырывался смех, означавший, что там в полном разгаре вечеринка. В двухуровневом доме в стиле ранчо, расположенном справа, он разглядел в окне пару, сидевшую на диване перед телевизором: из Овального кабинета шла прямая трансляция речи президента.
Кирпичный дом в колониальном стиле как будто замер. В большинстве окон горел мягкий свет, но внутри Прюитт не заметил никакого движения. Он шагнул на крыльцо и вставил ключ в замок. Поворачивать его не было никакой необходимости – механизм пискнул, три раза щелкнул, и его компьютерная система подсоединилась к ключу. Язычок отошел в сторону, и Прюитт толкнул внутрь стальную дверь двух дюймов толщиной. Он сделал шаг с выложенного плиткой крыльца на керамическую плитку пола прихожей. В то время как за прошедшие годы внешний вид дома претерпевал изменения в соответствии с нормами декорирования, внутреннее убранство такого внимания не удостаивалось. Там было чисто, пусто и исключительно практично, как и шесть декад назад. Другого Военно-воздушным силам и не требовалось.
Прихожая ничем не отличалась от любой другой такой же в домах, где Прюитту довелось побывать. Десять на десять футов, высота потолка восемь футов, две камеры наблюдения справа и слева, в углах напротив входной двери. Он представил себе двух дежурных офицеров где-то в доме, которые наблюдали за экранами и отметили его появление. Затем услышал, как за углом в коридоре скользнула открывшаяся дверь.
– Мы не ждали смену сегодня, сэр, – услышал он мужской голос и узнал Эдлера.
Прюитт много лет назад сам выбрал его из огромного количества претендентов на этот пост. Он слышал его шаги по коридору в сопровождении более легкой поступи, но еще не видел, кто к нему направляется. Через секунду Эдлер появился в дверном проеме. У него за плечом стояла женщина лет тридцати, хорошенькая. Как и Эдлер, она была младшим лейтенантом, хотя Прюитт не нанимал ее на работу и не встречал раньше. На именном жетоне у нее на груди значилось имя Лэмб.
