Костя Круглов спешил домой. Он обещал маме и сестре Маше вернуться пораньше и помочь убрать в квартире, но заигрался с ребятами в футбол на школьном дворе. Время пролетело незаметно.
Срезая путь через пустырь, Костя убаюкивал совесть следующими соображениями: «Конечно, нарушать данное обещание нехорошо, но… Эх, если бы не этот пенальти!.. Как красиво его провел Гришка Соколов! Он просто ас – второй Марадона! И что? Я должен был уйти с поля в самый напряженный момент? Да кто бы меня понял тогда?! Сочли бы слабаком, и никогда бы больше не взяли в игру».
Так утешал себя Круглов, пока добирался до дома. Но не успел он протянуть руку к домофону, как дверь резко распахнулась и из подъезда стремительно выскочил человек лет сорока в спортивной куртке с натянутым на голову капюшоном, закрывающим лицо. Казалось, спортсмен и не заметил, как отпихнул мальчика в сторону, и в одно мгновение оказался за углом дома.
– Совсем не смотрит, куда бежит, – пробубнил себе под нос Костя.
«Носится как угорелый, а силища прям как у Кости Цзю. Ишь, как саданул меня по плечу, там сейчас, наверное, синяк размером с дыню будет! – пронеслось в голове у Круглова. – От таких ретивых "старичков" детей защищать надо! А то только и слышишь: "Уважайте старших, уважайте старших!" А они вон какие агрессивные!»
Продолжая бубнить в адрес чересчур резвого спортсмена и ничего не замечая вокруг, мальчик добрался наконец до своей лестничной площадки, и тут его глазам предстало страшное зрелище: на полу лежал их сосед – Петр Ильич, он был ранен, а на его груди расползалось кровавое пятно. Рядом валялся окровавленный нож! Костя с опаской наклонился к соседу:
– Петр Ильич! Что случилось? – дрожащим голосом спросил мальчик.
К удивлению Кости, Петр Ильич очень тихо, преодолевая боль, заговорил. Чтобы расслышать слова раненого, мальчик вынужден был наклониться и приблизить к старику свое ухо.
– Костя, отнеси ко мне в музей эту вещь, – трясущейся рукой Петр Ильич сунул мальчику какой-то маленький сверток. – Только постарайся… Чтобы ее сразу же нашли… У меня на столе… Обещай…
– Да, да, – снова закивал головой, как китайский болванчик, перепуганный Костя. – Я отнесу ее, сегодня же.
– Сегодня пятница… не успеешь… в понедельник иди… с утра, нельзя откладывать…
– Да, да, – снова закивал головой Костя, с ужасом наблюдая за разрастающимся красным пятном на груди соседа. – Обещаю!
После этих слов Петр Ильич потерял сознание, а Костя вскочил как ужаленный и бросился к своей двери. Отчаянно нажимая кнопку звонка своей квартиры, он орал во весь голос:
– Маша, скорей, вызывай скорую! Петр Ильич умирает!
Дальше все как во сне: приехала бригада скорой помощи, увезли Петра Ильича. Врач сказал, что пострадавший жив, но надежды на его выздоровление почти нет. Приехала, конечно, полиция. Они что-то спрашивали Костю в присутствии его мамы, он им что-то отвечал. А что – он плохо помнил. В голове у мальчика была одна мысль: нужно молчать про сверток! Поэтому на вопрос о том, говорил ли что-нибудь сосед, Костя невинно вытаращил на следователя глаза и отрицательно покачал головой: «Нет».
И только когда все разошлись, он прошел в ванную комнату, вытащил из кармана спортивной куртки таинственный сверток и развернул его. Внутри была небольшая коробочка из красной кожи с тиснением.
– Что это у тебя? – вопрос, прозвучавший над самым ухом, заставил Костю подпрыгнуть от неожиданности. Так и есть, сестра Маша выглядывает из-за плеча.
– А чего это ты без стука заходишь? – угрюмо пробормотал Костя.
– А ты за собой дверь забыл закрыть, я и зашла узнать, как дела, ты сам не свой последние два часа, – Маша, как всегда, не испытывала чувства вины. – Нет бы «спасибо» сестре за заботу сказать! Хотя я от тебя благодарности и не жду. Скорее медведи в зоопарке станцуют «Лебединое озеро»… Ладно, проехали, братец. Повторяю вопрос: что это за коробочка и откуда ты ее взял?
– Там, где взял – уже нет! – буркнул в ответ Костя. – И давай кыш отсюда! Я тебя не звал!
– Так, так, так… – задумчиво пропела Маша. В следующее мгновение она молниеносным движением выхватила у него коробочку и, не дожидаясь его реакции, тут же ее открыла.
– Ух ты! – удивилась сестра. – Сразу видно – старинная работа, – добавила она, видом знатока разглядывая содержимое.
Заглянув сестре через плечо, Костя был разочарован. Все что угодно рассчитывал он увидеть, только не маленький портретик девушки в старинном платье. Неужели из-за этой безделицы так волновался Петр Ильич?
– Смотри, да здесь наряды есть для этой красавицы, – продолжая аккуратно копаться в коробочке, сказала Маша. – Вот, гляди! Берешь эту прозрачную пластинку, на которой нарисован костюм мушкетера, накладываешь сверху на изображение – и вот перед тобой уже девушка в мужском костюме! Здо2рово! У меня в детстве была книжка-игрушка похожая. Я из нее вырезала куколку, а потом наряды для нее. На них были специальные «лапки», которые нужно было загибать, чтоб наряд держался на куколке. Но эта игрушка намного интереснее – отдашь мне?
– Не могу! – Костя с мрачным видом попробовал отнять коробочку. Но Маша была начеку и быстро отпрыгнула в сторону. – Отдай, я тебе сказал!
– И не подумаю! А почему ты не можешь эту безделушку мне подарить? А ну, давай выкладывай все на чистоту, иначе я покажу эту вещицу маме. Пусть она разбирается с тобой!
– Только не надо сюда еще и маму приплетать! – разозлился Костя.
Тяжело вздохнув, он рассказал Машке всю правду.
Густав Даниэльсон с улыбкой наблюдал за дочкой брата, жизнерадостно лепечущей что-то непонятное в своей колыбельке. Юноша вздохнул украдкой.
Маленькая Лиззи вполне могла бы быть его дочерью. Но его родители и родители Одетт распорядились иначе. Для них он оставался прежним мальчишкой Густи – вечно перепачканным в красках подмастерьем мэтра Рено. Его возраст был против него. Девушка в пятнадцать лет – уже невеста, а вот жених должен быть постарше. Поэтому мужем красавицы Одетт стал его старший брат Эдгар. В свои восемнадцать он уже работал на равных с отцом в мастерской.
На их свадьбе Густав сидел, опустив глаза, так как не мог спокойно смотреть на бледное лицо Одетт. В голове была только одна мысль: «Значит, не судьба». Нужно было жить дальше, и Густи, превозмогая силы, жил.
Между братьями не было вражды. Густав смиренно принял родительский вердикт, хоть и страдал в глубине души. Все же это его родной брат достался Одетт, а не какой-нибудь пришлый толстосум.
Густав так и не пошел по стопам отца и брата, не стал заниматься ювелирным делом, как они, а серьезно увлекся живописью. Он был очень благодарен отцу за то, что тот с пониманием отнесся к его увлечению. Сначала Густав работал подмастерьем у мэтра Рено, растирал ему краски, наносил грунт, изготавливал подрамники и натягивал на них холст. Не так-то и просто сделать хороший подрамник, здесь надо знать некоторые хитрости – дерево должно быть качественным и сухим. А то потом картину так перекосит, что ого-го! Со временем мэтр Рено стал доверять ему более творческую работу – подрисовки на картинах. Для Густава это было гораздо проще, чем сделать хороший подрамник!
