Год 1910, декабрь.
В доме купца первой гильдии, Лыткина Гордея Устиновича, царила суматоха, как от нашествия Батыя: готовились к Рождеству. Во всех комнатах второго этажа большого дома со стен были сняты образа, картины, зеркала. Тяжелые шкафы, комоды и диваны выдвинуты на середины комнат. Сняты драпировки с окон и дверей. Китайские ковры и разного вида половички вынесены на большой двор, развешены по заборам и разбросаны по чистому снежному покрову: ночью выпал новый снег, прикрыв уже притоптанный и посеревший белым девственным покрывалом. Из сундуков и скрыней извлечены платья и кафтаны, праздничные скатерти и салфетки.
По комнатам, с подоткнутыми подолами, босиком, сновала прислуга и нанятые деревенские девки, таскали ведра, ушаты с водой, всюду стояли швабры, веники, валялись мочалки и тряпки. С больших стремянок протирались и мылись хрустальные люстры и тяжелые канделябры, вставлялись свежие свечи, которые будут зажжены лишь в сочельник. Весь дом пропах деревянным маслом со скипидаром, которым полировалась мебель.
Из открытых дверей нижнего этажа, где располагались комнаты прислуги, кухня и дворницкая, валил густой пар: там кухарка и две её дочери стирали белье.
Кучер Данила в окружении хозяйской детворы и кухаркиного сынишки чинил сани, чистил стойла, осматривал лошадей: Лыткин любил выехать на своей тройке в Рождественские катания, устроить экспромтом бега. В простые зимние дни купец лошадей берёг, в Собрание ездил на извозчике, или же запрягалась старая лошадь Уфимка, которая имела привычку остановиться вдруг посреди улицы и находиться в состоянии задумчивости некоторое время. Хлестать её было бесполезно, да и хозяин кучеру запретил это делать, по-своему жалея клячу. А своих рысаков под присмотром Данилы лишь водил по двору, «прогуливал».
Старшие дети, Михаил и Дарья, вместе с матерью своею Домной Кузьминишной, высокой статной женщиной, с броской красотой белого лица, ехали на рынок и в магазины за рождественскими припасами. Купить надо было много, не прогадать бы и с ценами, найти, где торговля дешевле: Домна Кузьминишна цену копейки знала, хозяйкой была разумно рачительной, чем и вызывала уважение своего мужа Гордея Устиновича, и ставилась другим в пример. Продукты всегда были свежими и первосортными, хотя порой приходилось подолгу торговаться, что у молодежи вызывало некоторое раздражение, особенно нервничал сын Михаил, студент Московской практической коммерческой академии. По его мнению, стоять возле громко спорящей матушки было не comme il faut, как он сам выражался – в академии преподавали французский язык, чем молодой человек весьма гордился, и не пропускал возможности воспользоваться знанием языка. Мимо постоянно сновали хорошенькие барышни с сопровождающими их няньками и гувернантками, и, видя, как купчиха торгуется за лишний фунт мяса, прыскали в пушистые варежки и стреляли глазками на красивого студентика, который тотчас же покрывался свекольным румянцем и старался отодвинуться от громкоголосой родительницы своей.
Старшая дочь Лыткиных Дарья нрава была более терпеливого и спокойного. Девушка блистала необычайной красотой. Большие серые глаза, обведенные черными длинными ресницами, под изогнутыми, будто вычерченными бровями, алые полные губы, нежный румянец на персиковых щеках, тонкая талия и полная грудь сводили с ума всех молодых людей города, знакомых с семьей Лыткина лично или же едва знающих их.Но на взгляды, бросаемые на неё, девушка сама не обращала решительно никакого внимания. Трудно было сказать, что занимало мысли молоденькой чаровницы, но в глазах её была некая отрешенность, хотя слова матушки она схватывала тотчас же, стоило только той обратиться к дочери.
В один день куплены были лишь мясные продукты, которые заняли весь возок. За рыбой и птицей предполагалось ехать на следующий день. Сама купчиха с детьми отправилась за подарками младшим детям, прислуге и родственникам. Старшим детям подарки были куплены раньше, упакованы и спрятаны надежно в библиотеке хозяина дома. Следовало купить и множество сладостей. Без них и ёлка не украшалась.
Сама же пушистая красавица намедни была привезена из хвойного лесного бора, расположенного в семи верстах от города, и так же спрятана в дальнем подвале, за баней, куда детям строго настрого запрещалось заходить. Да никто из них и не решился бы спуститься в черную пропасть глубокого погреба, внутрь которого вели старые каменные ступени крутой лестницы. Нянька каждому из детей в свое время рассказывала ужасы об обитателях каменного мешка, хотя Домна Кузьминишна каждый раз ругала старуху за глупости, но дети слушали ту с нескрываемым вниманием, тихонько повизгивая от страха. Таким образом, тайное убежище огромной елки оставалось нераскрытым. Тем радостнее было видеть восхищение детей, входивших в зал с наряженной красавицей в первые часы Рождества.
В нашем же повествовании этот подвал с его лестницей станет частью декорации страшного спектакля, задуманного неизвестным злодеем. А пока… Впереди весёлое Рождество!
Год 1955, январь
Дубовик сидел в своем кабинете. Повернувшись вполоборота, он с интересом разглядывал картину в тяжелой резной раме, стоящую на стульях у стены напротив окна.
Над головой подполковника висел лишь один портрет – самого главного чекиста страны, поэтому появление странной картины в кабинете без его ведома, вызвало у него удивление и раздражение, но, по своей обычной привычке, он осмотрел полотно более внимательно, прочитал подпись автора внизу на правой стороне и задумался.
Дверь тихо скрипнула, и в проеме показалось голова Тамары Тумановой, замполита Управления.
– Андрей, к тебе можно?
– Тамара? Заходи! – Дубовик приветственно кивнул Тумановой и рукой показал на стул у приставного стола.
– Занят созерцанием художественного произведения? – улыбаясь, спросила Тамара, присаживаясь к столу.
– Ты, кстати, не можешь мне сказать, как это появилось в моем кабинете в мое отсутствие? – наконец, повернувшись к ней, спросил Дубовик.
– У нас теперь у всех есть нечто подобное: Степаныч всем разнес, нашел в подвале целую художественную галерею. Ерохин сказал, что ты сам решишь, куда её повесить. Он и занес к тебе.
– Ну, то, что ей здесь не место – это не обсуждаемо, Ерохину за это выговор, а вот содержание самой картины вызывает у меня кое-какие вопросы… – подполковник опять бросил взгляд в сторону яркого полотна. – Весьма интересная вещь… Загадочная… Таинственная…
– Слушай, Андрей, что ты там опять увидел? Очередное убийство? – с иронией спросила Туманова. – Притягивает же тебя к подобным вещам, как магнитом! И хочется тебе мозги об это ломать? И рассуждать тут не о чем! Мещанство и не более!
