Яков I – вереница заговоров
Современники (видимо, не без причины) различали в цепи конспирации, организованных в первый год правления Якова I, два заговора: «главный», направленный на возведение на престол с помощью испанского золота родственницы Якова Арабеллы Стюарт, которую считали более благожелательной к католикам, и «побочный», ставивший целью захватить короля и принудить его действовать по указке некоего патера Уотсона и его сообщников. Разоблачение происков Уотсона привело к раскрытию «главного» заговора…
Участие в этих заговорах приписали Ралею. Благодаря стараниям своих недругов он, оказавшийся в полной немилости при дворе, несомненно, знал о существовании заговоров, хотя в них не участвовал и не пользовался доверием конспираторов. После ареста заговорщиков Роберт Сесил убедил одного из них, Кобхема (своего близкого родственника), в том, что именно Ралей предал его, и побудил сделать признания, продиктованные коварным искусителем. Но Кобхем неоднократно менял свои показания. В результате свидетельства Кобхема потеряли всякую ценность.
Отлично сознавая шаткость улик против Ралея, тайный совет строго подошел к отбору судей, большинство которых были заклятыми врагами обвиняемого. Можно было положиться, конечно, также на проверенное бесстыдство Эдварда Кока, вдобавок, кажется, действительно уверовавшего в виновность подсудимого. Нельзя было усомниться и в усердии лорда главного судьи Джона Попема, который, по упорным слухам, начал свой жизненный путь разбойником на большой дороге, а потом, избрав юридическую карьеру, обогнал всех своих коллег по размеру полученных взяток.
Процесс начался в Винчестере 17 ноября 1603 года. Ралей, который в припадке отчаяния еще до суда пытался покончить жизнь самоубийством в Тауэре, теперь снова приобрел свое обычное самообладание. Кок неистовствовал, угрожая подсудимому пытками, именовал его «гадюкой», «гнусным и отвратительным предателем», «исчадием преисподней», «чудовищем с английским лицом, но испанским сердцем». Запуганные присяжные сразу же вынесли вердикт «виновен». Попем произнес традиционную формулу присуждения к мучительной казни.
Явное изменение настроения публики в пользу подсудимого заставило трусливого Якова, не отменяя смертного приговора, обречь Ралея на долголетнее заключение в Тауэре. Там он написал свою многотомную «Всемирную историю». Уже на эшафоте были помилованы Кобхем и еще два участника заговора. В 1616 году Ралея освободили и послали в Гвиану разыскивать золотые залежи. Экспедиция Ралея столкнулась с испанцами, ревниво охранявшими свою колониальную монополию в Западном полушарии. А такое столкновение как раз категорически было запрещено Ралею, поскольку Яков в это время тяготел к союзу с Мадридом. После возвращения на родину Ралей был немедленно арестован по настоянию влиятельного испанского посла Гондомара. На этот раз его обвинили в пиратстве, хотя, как подтвердили последующие расследования, он действовал в тех областях Южной Америки, где не было испанских поселений.
22 октября 1618 года суд королевской скамьи подтвердил прежний приговор, вынесенный Ралею. Отрицая свою вину, Ралей заявил судьям, что он скоро будет там, где «не надо страшиться ни одного из королей на земле». Приглашая одного из друзей на собственную казнь, Ралей порекомендовал ему заранее запастись удобным местом, так как на площади будет очень многолюдно. «Что касается меня, – добавил осужденный, – то я себе место уже обеспечил». На эшафоте он вел себя с обычным бесстрашием и равнодушием к смерти. Отказавшись надеть повязку на глаза, сказал: «Зачем же страшиться тени топора тому, кто не боится самого топора».
Так окончилась жизнь одного из прославленной когорты елизаветинцев – человека, с поистине возрожденческой щедростью наделенного храбростью солдата и пытливым умом ученого, сына бурного времени, которое является потомству в образе шекспировской Англии.
Рядом с заговором, организацию которого приписывали Ралею, стоит «пороховой заговор» – это знаменитая в анналах британской истории попытка группы католических дворян Роберта Кетсби, Томаса Перси, Гая Фокса, Томаса Винтера и других подвести подкоп под здание палаты лордов и взорвать бочки с порохом, когда в ноябре 1605 года король Яков I должен был присутствовать при открытии сессии парламента.
Кетсби бурно провел юношеские годы в компании других аристократических прожигателей жизни, весьма мало интересуясь религиозными вопросами и скрывая только от протестантских собутыльников, что он был католиком. Однако уже в 1598 году, когда ему исполнилось всего двадцать лет и когда друг за другом умерли его отец и жена, произошло не столь уж редкое в ту эпоху превращение беспутного гуляки в религиозного фанатика, целиком поглощенного мыслями о служении церкви. В ее распоряжение он предоставил свое состояние, свой меч и, как вскоре выяснилось, воспитанную с детства холодную надменность аристократа, привыкшего повелевать, и яростную решимость заговорщика. За участие в мятеже Эссекса Кетсби должен был заплатить огромный денежный штраф – более чем в 2,5 тыс. фунтов стерлингов. Сжигаемый рвением, он считал самого папу и иезуитов нерешительными, недостаточно усердными в деле возвращения Англии в лоно католицизма и мечтал одним ударом достигнуть этой заветной цели.
Другим из первоначальных организаторов заговора был Томас Винтер, младший сын в небогатой католической дворянской семье из графства Вустер, дальний родственник и близкий друг Кетсби, также имевший владения в этом графстве. Отлично образованный, говорящий на французском, итальянском и испанском языках, Винтер стал своего рода «министром иностранных дел» заговорщиков. Случаю было угодно, что именно с именем Томаса Винтера оказались связаны важные документы, о которых и поныне, уже через три с половиной столетия, все еще не затихают споры среди тех, кто стремится проникнуть в неразгаданные тайны заговорщических квартир, правительственных канцелярий и суровых подземных казематов Тауэра… А пока что Винтер часто навещал Уайт-Уэбс, где «мистера Томаса» с радушием принимали Гарнет и другие лица, проживающие в этой иезуитской обители.
Наряду с Кетсби руководителем заговорщиков стал Томас Перси, он был значительно старше других участников заговора, достигнув 45-летнего возраста, тогда как большинство остальных еще приближались или только что перешагнули рубеж тридцатилетия. Двоюродный брат графа Нортумберлендского, самого знатного из католических лордов, потомок знаменитого в истории Англии дворянского рода, Перси занимал значительно более высокое общественное положение, чем его сообщники.
