У меня всегда было туго с цифрами. И в школе, и в технаре все эти задачи, формулы, правила вызывали чуть ли не оторопь. Одна психологичка объяснила, что это связано с обязанностями моих мозгов, получалось, что математика мне противопоказана самой природой. Но все же одно цифру я понимал очень хорошо. Это ноль. Ноль денег, ноль смысла и ноль перспективы. Думаю, с философской точки зрения один наркоман или сотня – всегда ноль. И дело даже не в умножении. Человек плотно севший на иглу, всегда имеет за душой голый ноль. Иначе и быть не может. Никаких там единичек и половинок. Только чистый всепожирающий ноль, черный как отверстие старой прокопчённой иглы. Вся эта философия приходит на ум баянщикам не сразу. А только со стажем, да и то не всем. А вначале эта дорога к вратам рая выстлана цветами. Но время проходит, дорожки становятся все длиннее, а мысли все чернее. И тут уж хоть на стену лезь. Хотя я лично никогда не о чем не жалел. «Он пошел не той дорогой» или «он свернул не в том месте», – не про меня. Моя дорога всегда была прямая и бесхитростная как горячая струна заряженного баяна. Вот я родился. Вот мама, вот -папа. Наверно, они были удивлены, моему появлению на свет. Не скажу, что родители не любили меня. Просто я не замечал этого. Но они старались, делали все как велит им родительский долг. Надо одевать – одевали, надо кормить – кормили. Даже в лагерь на лето отправляли, здоровье поправлять. Может и мало этого для человека, я не знаю. Хотя многим и этого достаточно. А чем я лучше других?!
В технаре, когда мне стукнуло восемнадцать, родители, безотлагательно, объявили меня взрослым. И я был волен поступать, как мне хотелось. Так мне сказали родители. Хотя мне тогда показалось, что это было больше в их интересах, чем в моих. В многолетней истории с родительским долгом была наконец поставлена долгожданная точка. Не уверен, что я тогда сильно обрадовался этой свободе. Зависимость от родителей меня вполне устраивала. А их видимо тяготила. В любом случае в свободном одиночном плавании я был недолго. Совсем скоро под своё крыло меня взял мажорик Макс, которого не без шума выпнули с универа, несмотря на все старания влиятельных родителей. Не знаю, что он во мне нашел. Но мы быстро сошлись, и я стал его верным оруженосцем и партнером во всех его делишках. И с герой меня он познакомил. Резво потроша родительских карман, Макс щедро делился со мной дозой. Сели мы на иглу прочно и бесповоротно.
Есть расхожее мнение, что не бывает бывших торчков. Я скажу, что не бывает ни бывших, ни настоящих. Бывают лишь вечно бросающие. Вот и Макс со временем стал таким. Родители его, не в пример моим, сынишкой дорожили. И всячески поощряли его потуги завязать с кайфом, не жалея на это никаких бабок. Я не особо рвался соскочить с иглы, но по примеру Макса тоже делал паузы. Без его возможностей, делал я это бескомпромиссно отчаянно, зато эффективно. Мои предки про мою веселую жизнь не знали, или не хотели знать. А я их нежелание никак не пытался нарушить. Жил как жилось. Ведь с кайфом как: сначала ты его выбираешь, а потом он выбирает тебя. И так до самой могилы. И меня такое положение вещей вполне устраивало. Но не Макса. Если поначалу он был на коне, как черный принц, вызывая восторги и уважение. То со временем его имидж заметно поизносился, пройдя путь от порочного бунтаря до законченного торчка. Это сильно ударило по его самолюбию. Потому и наши отношения дали трещину. То самое пресловутое покровительство был главной связывающей нас силой. Но теперь чаша весов не то чтобы склонилась, но слегка выровнялась. К тому же его стала бесить та легкость, с которой я слезал с иглы. Когда ему это стоило больших усилий и финансовых вливаний. Наверно у нас с герой были дружественные отношения. Я не сильно мешал ему рушить мою жизнь, а он давал мне чуть больше свободы, чем другим. Если серьезно, трещина между мной и Максом росла. А с ней и забытая пустота, неясность своего пути, особенно остро зияющая после очередного отходняка. Но со временем моя хромая судьба, раздолбанная на ухабах жизни, снова вошла в колею. На этот раз меня повела совсем другая сила, лучшая ли или нет, я особенно не задумывался.
С, Машкой, или как ее называли плаксой, мы знакомы давно. Под кайфом она всегда плакала, тиха, как ребенок. Она была почти сирота, мать утонула, а отец уехал на заработки и пропал без вести. Подозревали, что он свил себе где-то новое гнездо. Макс часто едко шутил над Машкиной историей. А та все молчала ждала очереди. Потому что кайф все спишет: и стыд и разочарование. Я точно не помню, когда она исчезла. У нас не принято спрашивать о пропавших без вести. В такой ситуации ты либо соскочил, либо почил. И о том и о другом торч знать не хотел. И я не спрашивал.
