Про что. Зачем. Как
Вместо предисловия
Когда зрители ругают телевидение, они и правы, и неправы одновременно. Телевизор обладает мощным и опасным действием. Он похож на удава, приманивающего кроликов. Но это странный удав: он и гипнотизирует кроликов, и сам загипнотизирован ими. Куда устремляются зрители, туда нацелен и сигнал телевизора; куда направляет свое излучение экран, туда подтягиваются и они. И кто здесь первый, кто второй – неясно. Как непонятно, что было сначала, курица или яйцо.
Оглянемся, вспомним: какая программа стала самой важной для раннего российского (оно же позднесоветское) ТВ? Разумеется, «Взгляд». Взглядовцев подгнабливали сверху, выпуски сдвигали дальше, дальше, дальше в ночь, а все равно их смотрели, смотрели, смотрели. В Москве и в деревне. Во Владивостоке и в Нальчике. Никаких рейтингов тогда не было (рейтинги стали замерять впервые на сериале «Санта-Барбара»). Но нет сомнений: охват аудитории стремился к 100 процентам.
Вопрос: почему? Потому ли, что ведущие были сверхпрофессиональны? И репортажи были образцовые? И глубина проникновения в предмет зашкаливала за все мыслимые и немыслимые пределы? Нет. Ведущие имелись и поопытней (Владимир Молчанов, ранний Познер). Репортажи Александра Политковского были хороши, но куда им до насмешливых и нежных телерассказов Александры Ливанской (помнит ли теперешняя аудитория все эти имена?) Главное, что давал «Взгляд» – не картинка, не монтаж, не стиль. А предельная искренность – и всеобщий охват ситуации. Растерянные люди массово искали ответ на главный вопрос: что с нами происходит? Кто мы, откуда уходим, куда движемся? Программа вместе со страной лихорадочно перебирала возможные ответы. Привлекая политику, культуру, экономику, историю – в качестве материала. Как повод для общенационального самоопределения.
Не было ни одной жизненной сферы, ни одного среза реальности, которому не могло найтись места во «Взгляде». И не было ни одной сферы, ни одного среза реальности, на котором взгляд остановится раз и навсегда. Скользящий взгляд, разбегающийся взгляд, взгляд с высоты птичьего полета. Взгляд и нечто. Где под «нечто» понимается «все».
Потом программу запретили, она ушла в подполье; во время августовского путча 1991 года ее делали на кухне у ведущих и распространяли на видеокассетах. После победы августовской революции «Взгляд» вернулся на волне свободы – и оказался никому не нужен. Ветер истории, раздувавший взглядовские паруса, переменился; паруса обвисли; цензуры больше не было, но не было и прежнего интереса. «Взгляд» выходил в эфир, искал себе новое применение, предъявлял ведущих уровня Бодрова-младшего – ничего не помогало. До — это был смысловой фокус эпохи. После — стал один из многочисленных форматов.
А какие программы 1990-х оказались в центре общего внимания, стали символами наступившей телевизионной эры? Не нужно долго гадать: «Итоги» с Киселевым и «Зеркало» со Сванидзе. Что здесь было в центре внимания? Политика. То есть разговор шел не о том, чем живет российское общество в целом. А о том, чем подпитаны снедающие его политические страсти. Не столько о гражданах в целом, сколько о политиках в частности. Не о том, что с нами происходит, а о том, что они с нами делают. И это не был личный выбор ведущих; это был выбор времени. Из общественной сферы историческая энергия переместилась в сферу политическую; от того, кто одолеет в схватке, кто разыграет мощную интригу, кто прорвется к рычагам власти, зависело, куда мы двинемся дальше. Как обустроится наша жизнь. Что с нами будет. Напряжение было не меньшее, чем на излете 1980-х. Но – иной природы. И масштаба. Не взгляд и нечто, а умственный разбор полетов. Если спорт, то лишь в связи с политикой. Если культура, то лишь потому, что в ней столкнулись политические интересы. Поменялась и форма подачи; не кухонное ток-шоу, а телевизионный журнал. Со всеми его плюсами: лучше подготовленный, профессионально срежиссированный. И со всеми его минусами: заведомо суженный, сконцентрированный на одном-единственном предмете. Только такой путь вел тогда в центр телевизионного мира.
Что было дальше? Мы помним слишком хорошо. Самоисчерпались 1990-е; в 1999-м выборы были выиграны телевидением. Причем не телевидением интеллекта, а телевидением хохмы, телевидением авторского шоу имени Сергея Доренко, который ярко издевался над политикой, действовал методом таблоида и комикса, и в конце концов получил то, что нужно было Борису Березовскому: обреченная на победу партия Лужкова-Примакова проиграла, обреченное на поражение «Единство» – победило. И если бы не Путин, пришедший к власти на информационных штыках и первым делом отобравший штыки у прежних хозяев, чтобы никто и никогда не повторил его успех, – время политических тележурналов вышло бы уже тогда, в 1999-м. Но ситуация борьбы за медийное управление миром продлила очарование политических журналов, пролонгировала их существование; в обесточенную среду подали ток с дежурных генераторов, борьба за свободу слова насытила смыслом устаревающий формат, подействовала на него, как ботокс на стареющую кожу.
Но вот борьба окончилась – финалом, наихудшим изо всех возможных. Программа «Итоги» переползла с канала НТВ на канал «ТВ-6». После чего, в одночасье, потеряла массового зрителя. Все, вроде, было как прежде. Оппозиционность. Независимость от власти (при зависимости от олигархов). Сосредоточенность на политических проблемах. А зритель начал ускользать, аудитория – сужаться. Гипноз утратил магнетическую силу. Случилось то же, что и с программой «Взгляд»; исчезнув на секунду и тут же возобновившись, «Итоги» оказались невостребованными, прежде, чем новые властители дожали ситуацию до желанного итога. А «Зеркало» постепенно было смикшировано до нуля. Николай Сванидзе в личном качестве остался на экране, а его былой формат растворился в непроницаемой темноте отключенного телесигнала.
Что же было дальше? Дальше было «Намедни». Несмотря на то, что на других каналах делали добротные и важные программы, именно обновленное парфеновское зрелище стало центровой программой нового телевизионного времени. Это был журнал – как «Зеркало». Там, среди прочего, жестко говорили про политику, как в «Итогах». Но размышляли не о том, что с нами происходит. И не о том, что они делают с нами. А о том, что нам сегодня интересно. Как Потанин катается в Куршевеле. Как Гергиев дает премьеру в Мариинке. Как бомжуют в старом «Москвиче» немолодые люди. Как фальсифицируются выборы в Чечне. Как собирается клуб молодых самоубийц. Что Путин говорит, пока его снимают для дежурного отчета (сурдопереводчики умеют читать по губам). Глянцевый образ ужасного времени – вот что давал Парфенов молодому зрителю, понимая, что без целлофанирования политика теперь не продается. А общественная тема не продается даже в целлофане.
