Многие знают, что при определённых нарушениях сознания, часто вызванных нарушениями сна, или серьёзным длительным стрессом, люди начинают видеть нечто, относящееся отнюдь не к нашему миру. Кто-то называет это "лимбо", кто-то "тонкий мир"… Об этих зловещих местах снимают фильмы, но любая выдумка режиссёра меркнет перед ужасающей реальностью… Те, кто побывал там, уже никому не расскажут правду. Они либо мертвы, либо давно и прочно поселились в психлечебнице, откуда не выйдут никогда.
Когда-то в моей жизни был период, который сейчас я не могу вспоминать без дрожи… В те дни я слегка приподнял завесу, скрывающую тот, другой мир. И если бы вы знали, как она тонка, то крайне берегли бы свою скучную обыденность. Смею надеяться, я в своём уме, и уверен, что остался в нем только потому, что вовремя отступил назад. Но я сломлен. Я проведу остаток жизни в пансионате на берегу озера, где настолько же тихо и скучно, как и спокойно, играя в карты с брошенными здесь стариками, и никогда не выключая на ночь свет.
Перед тем, как приступить к самому рассказу, я спрошу вас. Знакомо ли вам это чувство, будто за вами кто-то наблюдает в темноте? Взгляд, который вы чувствуете затылком? Ощущение присутствия, заставляющее прятать ноги под одеяло? Если нет, то не читайте – ибо вы мне не поверите.
2008 год был для меня кошмарным. Вышло так, что я остался без работы. В тот год произошёл очередной экономический кризис, и многие тогда оказались не у дел. Архитектурное бюро, в котором я работал, закрылось. Трудиться простым работягой я не хотел, а приличной должности не попадалось. Я засел дома. В ту тяжёлую пору очень пригодились небольшие сбережения, сделанные моей женой, Салли. Но и они таяли.
Уже тогда я вовсю писал.
На страницах моей записной книжки оживали и вставали в полный рост легконогие эльфы и приземистые гномы, могучие колдуны и коварные ведьмы, отважные герои и бесчестные предатели. Все те, о которых в детстве мне рассказывала мама…
Я был очень активным ребёнком. Чтобы загнать меня спать, требовался либо ремень отца, либо тихие сказки матери. Она садилась на край моей кровати и, освещаемая лишь неверным светом ночника, начинала свой рассказ. Я укутывался одеялом до носа, закрывал глаза, и засыпал где-то на зелёном лугу, пряча за пазухой золото, добытое в подземелье гномов. Тёмная ведьма искала меня в своём зловещем шаре, но светлая волшебница с лицом матери охраняла мой сон. Отцу хотелось видеть меня более приземленным, «приспособленным к жизни», как он говорил. И поэтому, когда не стало мамы, он настоял на моем обучении на более востребованную профессию, чем любимая мною литература. Так я стал архитектором. И всё – равно в итоге остался не у дел… Ещё за год до всего этого я начал атаковать литературные журналы и издательства с просьбой о публикации своих рассказов. Но увы, мои рукописи молча возвращали назад. Один – единственный издатель, жизнерадостный толстяк, не расстающийся с сигарой, пояснил:
– Дружище, ну ты же не формат! Как тебя печатать? Какие гномы? Какие, к черту эльфы? Ты вот напиши мне, что Мария любила Хуана, а он вдруг полюбил Кончиту…
– А Мария, конечно, беременна, и ещё есть какой – нибудь Педро, – зло добавил я.
– Вот! – обрадовался издатель. – И клубнички побольше, понимаешь, да? Не пойми превратно, мне лично нравятся твои рассказы. Но читатель хочет другого.
Ну что же, решил я, буду писать про несчастную любовь Марии. А там, глядишь, кого-то заинтересуют и эльфы. Пустые надежды! В моих записях Мария трижды умирала и дважды становилась проституткой. А их любовные сцены с Хуаном больше походили на спаривание горилл в дикой природе. Я вернулся к эльфам и продолжил писать "в стол". Конечно, меня сжигала обида. Я переходил из крайности в крайность: в одной из них мир был населен идиотами, не ценящими талант, в другой я сам был идиотом. Потеря работы ударила по самолюбию ещё больнее. Точнее, не сама потеря, я понимал, что бюро закрылось, и в том нет моей вины. Но когда прошло уже два месяца, и я также оставался дома… А Салли каждое утро уходила на работу. Волей – неволей я оставался "на хозяйстве", готовил еду, мыл посуду, подметал пол… Мне быстро осточертела такая жизнь. И я нашёл выход в вине. День ото дня поиски работы становились все менее активными, а количество выпитого, наоборот, возрастало.
Дома было скучно. Салли постоянно укоризненно вздыхала, пыталась «вправить» мне мозги. Зато в баре я находил себе приятелей за две секунды, нормальных мужиков, понимающих, в какой тяжёлой ситуации я оказался. Мне никто не читал морали. Мне говорили: "наплюй, Джим, выпьем ещё!". И это всегда помогало.
Однажды вечером я вернулся из бара и не застал Салли дома. Но сил хватило только вяло удивиться и упасть на кровать, скинув на пол грязные ботинки. Утром оказалось, что пропала не только Салли, но и её вещи. Ушла, дошло до меня. Бросила в трудный момент. Или вовсе нашла другого, побогаче. Вот дрянь, подумал я, баюкая тяжёлую с похмелья голову. И всё – таки, приняв душ и побрившись, отправился к дому её матери. Старая ведьма посмотрела на меня как на прокаженного, но Салли позвала. Она вышла в каком-то несуразном домашнем халатике, украшенном выцветшими цветами, бледная, грустная.
– Ну и как это понимать? – с места в карьер начал я.
Салли выпрямилась, её бледные щеки вспыхнули гневным румянцем.
– Считай, что разговор уже окончен.
Я схватил её за локоть.
– Почему ты ушла?
– Потому что не хочу больше жить с безработным пьяницей, – отрезала она. – Пусти!
– Никому не нужны трудности, да? – кричал я ей вслед. – Тебе всегда были нужны только деньги!
Из окон стали выглядывать любопытные соседи. Тёща сунулась было на крыльцо, но, увидев торчащие в окнах головы, быстренько вернулась в дом. А я все кричал и кричал что-то оскорбительное под их окнами, наслаждаясь вдруг охватившей меня дикой злобой, с азартом картежника выбирая самые хлесткие слова, зная, что меня слышат все: и Салли, и эта старая кляча, и вся округа. Пусть знают! Наконец мне надоело, и я пошёл в бар. Ох, как я тогда напился! Не знаю, кто притащил меня домой, но очнулся я от дикой жажды уже в своей кровати, посреди ночи. Я выпил залпом не меньше литра воды и едва успел добежать до ванной, как меня вырвало. Шатаясь от слабости, я вернулся в постель, укрылся одеялом и в первый раз почувствовал это.
