Зима выдалась морозной, и отец Александр, собираясь к выходу, привычно накинул на голову большой пуховый платок, выданный ему супругой, уложил его концы на груди крест-на-крест и завязал на спине. Поверх платка он надел короткий полушубок, а на голову – старый треух. Батюшка был «в штатском» – по нынешним временам так оно спокойнее. Он только что совершил соборование умирающей, и сейчас ее внучка вынесла скромную лепту за труды – немного денег и большой пирог с капустой, завернутый в тряпицу. Батюшка с поклоном принял и упрятал пирог в котомку, где уже лежали, аккуратно скатанные, его церковные одежды. Выйдя на лестницу, он с трудом удержался, чтобы тут же не отломить от теплого еще пирога порядочный кусок, но укорил себя за чревоугодие и бодрой рысью побежал домой – дыхание вырывалось облачком серебристого пара, а борода с усами тут же заиндевели.
Внучка вернулась к умирающей бабке и присела рядом с кроватью, устало сложив руки. Могучий организм Агриппины Михайловны никак не желал поддаваться смерти, а ведь ей было без малого девяносто три года! Катенька вздохнула и покосилась на величественно возлежащую старуху – даже из скорбного процесса умирания та ухитрилась устроить торжественное действо. Катенька всю жизнь слегка побаивалась Агриппину Михайловну, да и неудивительно: умная и острая на язык бабушка к тому же обладала тайным даром ясновидения и прорицания, который весьма осложнял жизнь семьи. Побаивалась не она одна – собственный супруг Агриппины Михайловны иной раз в сердцах обзывал свою вторую половину «иродом Агриппой», правда удалившись на безопасное расстояние и шепотом, хотя, собственно, император Агриппа в отличие от своего деда Ирода Великого никакими особенными злодеяниями не прославился.
От большой некогда семьи ныне осталась одна Катенька – Екатерина Леонтьевна, урожденная Апраксина, по первому мужу Голутвина, а по второму – Смирнова, да ее дети – близнецы Оля и Сережа, которым совсем недавно исполнилось девять лет. Катенька принадлежала к самой захудалой ветви некогда могучего рода Апраксиных, уходившего своими корнями в глубь веков: один из Апраксиных был братом царицы Марфы, супруги царя Федора Алексеевича, другой – флигель-адъютантом Александра I. От былого величия не осталось ничего, кроме фамилии, да и та растворилась в революционном дыму: называться Смирновыми теперь было гораздо безопаснее. Муж Катеньки, Валентин Георгиевич Смирнов, в это время находился около Колонного зала в оцеплении как член народной дружины: несмотря на страшный мороз, народ уже третий день толпился в бесконечных очередях, чтобы проститься с великим вождем пролетариата.
Возвращающийся домой отец Александр торопливо прошел мимо хвоста очереди, но на углу его остановила согбенная старушка:
– Милай, за чем народ-то стоит?
– С Лениным проститься хотят.
– А он что, умер?!
– Да, скончался третьего дня.
Старушка охнула:
– Ильич наш умер! Как же мы теперь без него? Пойду, поплачу. Эх, такой человек и умирает, а нужен-то как…
Священник покачал головой, вздохнул и побежал дальше. Пока отец Александр разговаривал со старушкой, Валентин Смирнов сменился и пошел в служебное помещение, налил себе кипятка в кружку и, грея руки об ее жестяные бока, задумался примерно о том же: «Что же теперь будет?» Потом он обратился к домашним делам: «Как там бабка? Как Катенька?» При мысли о жене лицо Валентина сразу приобрело мягкое и даже нежное, обычно не свойственное ему выражение: они были женаты уже шесть лет, но Валентин до сих пор не верил своему счастью. Как это случилось, что тонкая, изящная, возвышенная Катенька согласилась выйти замуж за такого невежу и простака, как он?!
На самом деле и Катенька не была такой уж возвышенной, и Валентин – простым и невежественным. Образования у него действительно было маловато, но все искупалось острым и цепким умом и сдержанной, но мощной внутренней силой, позволившей ему выжить во всех перипетиях революции и гражданской войны. Сейчас он работал на заводе АМО, которому год назад присвоили гордое имя лидера итальянских коммунистов Ферреро. Валентин с юных лет обожал всякие технические штуки и даже сам собрал мотоцикл, на котором порой катал по двору близнецов: детей Катеньки он сразу усыновил, дав им свое отчество.
Хотя Катенька действительно была женщиной изящной и тонкой, но практичности ей было не занимать. Первый раз она вышла замуж семнадцати лет от роду – ее горячо любимый Сашенька Голутвин погиб в первый год войны, даже не успев получить известие о беременности жены. Катя узнала о его гибели только в 1917 году от заехавшего к ней солдата, лежавшего вместе с Сашенькой в лазарете. Этим солдатом и был Валентин Смирнов. Несмотря на то, что революционное время не слишком способствовало любовным устремлениям, он целый год обхаживал поразившую его в самое сердце Катеньку и наконец добился своего. Конечно, обхаживал не буквально целый год: за это время они и виделись-то всего раз пять, а на шестой Катенька приняла его предложение.
Катя обладала совершенно замечательным свойством, которое есть у всех щенков или котят: умение приспособиться к обстоятельствам и людям. Особенно к тем, которые тебя поддерживают и опекают. Конечно, рядом с Валентином выживать гораздо легче! И человек он хороший – верный, надежный. Впрочем, Катенька не особенно задумывалась обо всем этом, а просто жила как живется: не оглядывалась на прошлое, не задумывалась о будущем – будет день, будет и пища. Там, где другая принялась бы рыдать и заламывать руки, Катенька просто принималась за первое же насущное дело. Она ощущала происходящее как неизбежность и каждый день благодарила Бога за все, что он в своей великой милости ей дает, даже за испытания и потери. Значит, так надо. Теперь ей предстояло пережить очередную потерю, и Катенька невольно обдумывала предстоящие хлопоты: «Нужен гроб… Об отпевании с отцом Александром уже договорилась… Да, еще ж поминки придется устроить! Хотя бы соседей позвать… Место на кладбище есть, но как же яму-то копать в такой мороз? Земля окаменела! Наверняка могильщики запросят втридорога…» Вдруг Агриппина Михайловна зашевелилась и, с трудом повернув голову, прохрипела:
– Катя, ты здесь?
– Здесь я, бабушка, рядом. Водички дать?
– Детей… позови… Проститься… надо…
Катенька вышла и привела близнецов, которые испуганно смотрели на старуху и не хотели приближаться.
