Все началось с бабушки и дедушки. Поверьте, нет на свете никого более жестокого, чем человеческие существа, в особенности голодные. Я теперь в этом больше всех разбираюсь.
Для начала давайте проясним: я действительно появился на свет благодаря им. Старуха по коробу поскребла, по сусеку помела, набрала муки – немного, правда, но тут уж как получилось. Добавила сметаны, масла, отправила в печь. И вот он я – румяный, ароматный и красивый.
– Положи его на окошечко, пусть остудится, – порекомендовал моей создательнице дедушка. Я и сейчас помню, каким безумным, голодным блеском загорелись его глаза. Благо, хотя бы слюна не капала.
– Ох и славный же обед у нас получился! – с каким-то триумфом добавил он.
Я пока мало что понимал в этом мире, но что-то подсказало мне: они вовсе не собираются делать из меня достойного члена общества, заботиться обо мне, холить и лелеять. Нет, дело обстояло гораздо хуже. Я весь внутренне сжался, приготовился к неминуемой гибели. Пока я грелся в солнечных лучах, бабушка и дедушка ходили где-то рядом, довольно клацая зубами.
Надо бежать, не раздумывая.
– Из последней муки хлебобулочные изделия получаются особенно вкусными, – как назло, прямо надо мной проворковала бабушка. Она отщипнула от меня кусочек и отправила его в рот. Если бы мог, я бы завыл от боли. Я услышал, как сомкнулись челюсти. Бабушке явно понравилось то, что она только что сделала.
Последние сомнения развеялись прочь.
Я попробовал перекатиться, чтобы выпасть во двор – но страх настолько парализовал меня, что я не смог сдвинуться с места. В бесплодных попытках прошли долгие несколько минут, если я правильно чувствую время. Солнце пекло все сильнее, бабушка и дедушка подходили ко мне все чаще. Я ощущал запахи беспощадного голода, исходившие от них. Мой искалеченный румяный бок ныл тупой, отвратительной болью.
Наконец, у меня получилось. Падение на землю оказалось не таким болезненным, как мое недавнее испытание. Главное, чтобы мои истязатели не заметили пропажу. Я молился всем своим хлебобулочным богам о снисхождении.
Но они меня не услышали. Бабка с дедом запричитали, стали охать и ахать. Дед попытался было схватить меня, свесившись из окна, но у меня хватило сообразительности отползти немного подальше, чтобы его руки – жадные, загребущие – до меня не дотянулись. В это время ко мне уже спешила бабушка: отворилась дверь, послышались шаги. Какая же она быстрая, точно зверь!
Времени не было, мне нужно действовать молниеносно. Я мог рассчитывать только на свои силы, какие еще остались, и уповать на то, что окажусь быстрее, чем она. Я покатился, покатился, покатился, набирая скорость. Солнце нещадно пекло, будто в насмешку. Бабушка не отставала. Ее ноги, большие и тяжелые, вот-вот должны были превратить меня в один большой толстый блин. Я не думаю, что она беспокоилась на этот счет – в конце концов, получившийся блин по-прежнему был бы вполне съедобным.
– Стой! Куда! – кричала она.
Я не сдавался. Я катился и катился: мимо жующих сено лошадей, глупых овец, кудахтающих кур, играющих детей. Бабушка стала отставать. И вовремя – я тоже почти что выбился из сил, однако для верности пока не стал останавливаться. Я сделал это только тогда, когда перестал слышать проклятья, которые она кричала.
