I
Келл носил очень необычный плащ.
У него была не одна сторона, как это принято, и даже не две, что посчитали бы оригинальным, а несколько, хотя это, разумеется, невозможно.
Когда Келл переходил из одного Лондона в другой, то первым делом снимал плащ и выворачивал его наизнанку пару раз (а то и трижды), пока не находил нужную сторону. Они были очень разными, и каждая для чего-то предназначалась. Некоторые позволяли слиться с толпой, другие, наоборот, выделиться, а одна ни к чему не подходила и поэтому нравилась ему больше всего.
Ступив из дворцовой стены прямо в вестибюль, Келл отдохнул пару минут – странствия между мирами не проходили для него бесследно. Затем он сбросил с плеч красный плащ с высоким воротом и вывернул наизнанку справа налево, превратив его в простую черную куртку. Правда, с вышивкой серебром и двумя рядами серебряных пуговиц. Пересекая границу этого Лондона, Келл довольствовался скромной цветовой гаммой, так как не желал задевать гордость местных королевских особ или привлекать к себе внимание, однако это вовсе не означало, что он должен жертвовать и чувством стиля.
«О, эти короли», – подумал Келл, застегивая пуговицы куртки. Он начинал думать как Рай.
На стене медленно таял призрачный символ, оставшийся после прохождения Келла, напоминая след на песчаном берегу моря.
Келл никогда не стал бы помечать дверь здесь – по той простой причине, что никогда не возвращался этим путем. Виндзор и Лондон были расположены страшно неудобно: на расстоянии одного дня пути. Келл же мог перемещаться из одного места одного мира только в то же место другого. А в мире Красного Лондона никакого Виндзорского замка не существовало. Так что Келл пришел из городка Дайсен – сквозь каменную стену двора, принадлежавшего одному зажиточному джентльмену. В целом Дайсен был весьма приятным городишком.
В отличие от Виндзора – роскошного, но неприятного.
Как всегда, на мраморной стойке возле стены поджидал тазик с водой. Келл сполоснул окровавленную ладонь и серебряную крону, с помощью которой проходил сквозь стены, а затем надел шнурок на шею и опустил монету за воротник. Из дальнего зала доносились шарканье и приглушенные голоса слуг и стражей. Келл выбрал этот небольшой вестибюль специально, чтобы ни с кем не столкнуться. Он прекрасно знал, что принц-регент не выносит его присутствия, и меньше всего нуждался в публике, которая навострит уши и вытаращит глаза, а затем во всех подробностях доложит о его визите.
Над стойкой с тазиком висело зеркало в позолоченной раме. Келл мельком взглянул на свое отражение – рыжевато-каштановые волосы загораживали один глаз, но он не стал их поправлять, а лишь разгладил плечи куртки и пошел через анфиладу на встречу с правителем.
В комнате было жарко и душно. В камине яростно бушевал огонь, а окна оказались закрыты, хотя снаружи царил прекрасный осенний день.
Георг III сидел у камина, и высохшее тело монарха казалось еще меньше из-за огромной мантии. Перед ним стоял поднос с нетронутым чаем. Когда вошел Келл, король ухватился за края стула.
– Кто там? – окликнул он, не оборачиваясь. – Грабители? Призраки?
– Не думаю, что призраки ответили бы, ваше величество, – сказал Келл.
Больной король осклабил гнилые зубы.
– Мастер Келл, вы заставили меня ждать.
– Всего-навсего один месяц, – ответил тот, шагнув ближе.
Король Георг прищурил слепые глаза.
– Наверняка дольше.
– Клянусь, что нет.
– Для вас-то, может, и нет, – буркнул король, – но для безумцев и слепцов время течет иначе.
Келл улыбнулся. Сегодня король в хорошей форме. Так бывало не всегда. Келл никогда не знал, в каком настроении застанет его величество. Возможно, ему показалось, будто прошло больше месяца, поскольку в последний раз король был не в духе и Келлу насилу удалось успокоить его расшатанные нервы, чтобы передать сообщение.
– Должно быть, прошел не месяц, а год, – продолжал король.
– Но год-то все тот же.
– И какой же?
Келл нахмурился.
– Тысяча восемьсот девятнадцатый.
По лицу короля Георга пробежала тень. Затем он покачал головой и хмуро произнес:
– Время… Присаживайтесь, – добавил он, махнув рукой. – Здесь где-то должен быть еще стул.
Но стула не оказалось. Комната была пугающе пустой, и Келл не сомневался, что двери в ней отпирались и запирались не изнутри, а снаружи.
Король протянул костлявую руку, с которой сняли все кольца, чтобы он не поранился, а ногти обрезали под самый корень.
– Мое письмо, – потребовал он, и на миг Келл увидел того самого великого монарха, каким Георг был прежде.
Похлопав себя по карманам, Келл понял, что забыл достать конверт, перед тем как переодеться. Он сбросил куртку, вывернул ее в красный плащ и порылся в складках. Когда Келл вложил в руку короля письмо, тот погладил его и нежно провел пальцами по сургучной печати с эмблемой красного монарха – кубок с восходящим солнцем, – а затем поднес бумагу к носу и вдохнул запах.
– Розы, – с тоской сказал король.
Он имел в виду запах магии. Келл никогда не замечал легкого аромата Красного Лондона, въевшегося в его одежду, но, в какой бы мир он ни ходил, кто-нибудь обязательно говорил, что от него пахнет свежесрезанными цветами. Одни упоминали тюльпаны, другие – звездочеты. Кто-то чуял хризантемы, кто-то – пионы. Для короля Англии он пах розами. Келлу нравилось, что аромат приятный, пусть он его и не ощущал. Серый Лондон для него пах дымом, а Белый – кровью, а вот Красный Лондон – просто домом.
– Вскройте его, – повелел король. – Только не повредите сургуч.
Келл достал письмо из конверта. В кои-то веки он обрадовался, что король ничего не видит и потому не узнает, каким оно было коротким. Всего три строчки. Дань вежливости занемогшему номинальному правителю, и не более того.
– Это от королевы, – пояснил Келл.
Георг кивнул.
– Читайте, – приказал он, приняв величественный вид, так не подходивший его слабому телу и дрожащему голосу. – Читайте.
Келл сглотнул.
– «Приветствия его величеству королю Георгу Третьему от соседнего королевства», – прочитал он.
Она не назвала свое королевство Красным и не прислала приветствия от Красного Лондона (хотя город и впрямь казался таковым из-за яркого всепроникающего свечения реки). У королевы, как и у всех, кто проживал лишь в одном Лондоне, не было необходимости различать столицы. Правители одного города говорили о правителях другого просто «другие», «соседи», а иногда и вовсе далеко не лестными словами, особенно если речь заходила о Белом Лондоне.
