«Хоть ты меня ограбил, милый вор,
Но я делю твой грех и приговор».
Уильям Шекспир
В детстве я обладал живым воображением. Мир не нравился мне таким, какой он есть, и я менял его, как вздумается. Впоследствии мои фантазии перекочевали в сновидения. Нетрудно догадаться какие яркие сны мне снились, но я не находил в них смысла.
Несколько месяцев назад я перестал выпивать снотворное. И тогда же закончились антидепрессанты. С тех пор меня снова посещают странные сны, которые к тому же повторяются. Порой я просыпаюсь ночью и твержу себе, что с утра наведаюсь к врачу за препаратами, но это решение так и не покидает комнату.
Вот уже неделю снится наша старая квартира. В ней нет освещений. Только лунный свет мерцает сквозь шторы в гостиной. Я пытаюсь осмотреться, но в сумраке не могу ничего разглядеть и двигаюсь по памяти, как делают незрячие люди.
Мы съехали из той квартиры почти десять лет назад, но воспоминания о ней сохранились где-то глубоко в подсознании. Назвать эти сновидения, кошмарами сложно, но проснувшись, я ощущаю тяжелый осадок в сердце, будто бы что-то ускользнуло у меня из рук, что-то очень ценное, дорогое, потерялось в глубинах разума, и я даже не в силах вспомнить, что это было.
А вчера мне снился брат. К слову, с ним я не разговаривал столько же, сколько не был в той квартире. Он сидел на кровати в спальной и глядел на стену за моей спиной. Меня он не видел, будто мое тело было прозрачное. Я приблизился к нему и заметил его сморщенные как сухофрукты руки, притронулся к ним и ощутил холод. Он не сдвинулся с места. На затененном фоне выделялось только его бледное лицо. Его густые темные кудри местами поседели, в уголках губ и на лбу виднелись толстые линии морщин, а глаза цвета выдержанного коньяка больше не горели жизнью.
Внезапно он поднял взгляд на меня и сжал мои запястья. Лицо его исказилось в гневе. Я вздрогнул. Его ногти как клешни медвежьего капкана сдирали кожу рук до самых костей. Я вскрикнул, но воздух покинул мои легкие. Мы тут же оказались под мутной водой. Вдруг комната испарилась, а вода окрасилась в томно красный цвет. Все, что я мог разглядеть – искривленное лицо брата.
Я проснулся. Сердце колотилось как после марафона. Солнце уже осветило мою крошечную комнату и пыль, взятая врасплох, металась по воздуху в поисках осадочной поверхности. Я потянулся к телефону. Еще не было шести, но спать перехотел. Стоило закрыть глаза, видел разгневанное лицо брата. Я взволновался. Когда долгое время находишься вдали от дома – любая мелочь заставит переживать. Позвонил брату, но номер был отключен. Не помню, когда он в последний раз отвечал на мои звонки. Открыл окно. Горячий влажный воздух подул в лицо. Руки по привычке направились в сторону нераспечатанной пачки Честерфилд на подоконнике. Я закурил, медленно наполняя легкие горьким дымом и успокоился.
В запасе оставался час. Я достал из холодильника два яйца, пару кусочков ветчины и несколько сомнительных помидоров черри в консервной банке. Пожарил пышный омлет и увеличил в высоте гору немытых посуд. За завтраком я снова набрал брата и не дозвонился в очередной раз. Принял душ, подровнял бороду, уложил волосы и пошел на работу.
Наш многоквартирный дом находится в западной части Абу-Даби, в Туристик Клаб, где живут представители разных народов. Я снимаю комнату на седьмом этаже. Когда только переехал сюда, я с любопытством разглядывал постояльцев, даже не подумав, что могу доставить им неудобства. Однажды один из моих соседей подошел ко мне и объяснил неделикатность моей привычки. В свое оправдание скажу, что там, откуда я родом, разнообразие внешности является редкостью.
На работу я добираюсь на автобусе. Остановка находится в нескольких метрах от дома, но пока дойду, успеваю вспотеть. Тут почти круглый год жарко как в турецкой бане, и поскольку город находится на берегу моря, даже ночью стоит тяжелая духота.
Летом даже жители города не рискуют выходить из дома по пустякам. Зато зимой наступает настоящий рай, ради которого несложно помучиться остальные девять месяцев.
Мои будни однообразны – работа, дом и книги. Но иногда я хожу на пикники с друзьями в Руб-эль-Хали. В темноте песок напоминает море и сугробы похожи на бушующие волны. Вдали от города, где нет искусственного света уличных фонарей, можно увидеть Туманность Андромеды. Ни в одном из походов мы не ночевали в палатке, желая спать под осыпанным звездами небосводом.
По вечерам я остаюсь один в своей комнате. Бывали ночи, когда я не смыкая глаз, курил на балконе. Я оставил прошлую жизнь позади и не собираюсь возвращаться, но в иной раз мне не хватает брата или Аскара рядом. С ними я не чувствовал себя одиноким.
После работы я отправился в торговый центр за новой клавиатурой. Буквы на старых кнопках совсем уже стерлись. Когда-то я переносил чувства на бумагу как часть терапии, но позже полюбил это занятие. Теперь же все свободное время я трачу на сочинение рассказов.
Автобус опаздывал. Остановка заполнилась людьми, и пришлось ждать под солнцем. Голова вскипела как чайник от жары и еле держалась на шее. К счастью, стоило приподнять руку и такси было тут как тут. Я сел и повернул кондиционер на себя. Подумал, наверное, такой воздух дует у врат рая. Закрыл глаза и вспомнил, как стоял на вершине Мтацминды. Время замерло. Я снова почувствовал себя подростком и все, что происходило с того дня стало только плодом моего воображения.
– We’ve arrived, – грубый мужской голос с арабским акцентом ухватил меня за ноги, и за секунду перетащил с прохладных вершин гор в горячую пустыню.
Я вышел из машины. Проходил пару часов и выбрал нужную клавиатуру. Стоял у стойки кассы с блоком Честерфилда и услышал сзади, как кто-то окликнул меня, и сделал это так отчетливо, без акцента, что на секунду мне показалось – я дома. Обернулся. Передо мной стояла девушка на голову ниже меня в платье цвета опавших листьев. Я обратил внимание на необычную для этих краев светлую кожу и пышные кудри.
– Ты что, не узнал меня? – спросила она. Ее губы растянулись в широкой улыбке. – Это же я – Молли!
Присмотрелся в ее черные глаза. Прошло полминуты, пока я признал в ней озорную девушку, которая в свое время изменила брату жизнь.
– Молли? – спросил я с желанием убедиться, что это правда была она, и я не брежу от солнечного удара.
– Кто же еще? – она раскрыла объятия. – Сколько лет прошло, а ты все такой же.
От такой непринужденности мне стало не по себе. Время никак не влияло на ее отношения к людям.
– Твои комплименты всегда были двусмысленны, – ответил я и высвободился из ее объятий.
– Да, все такой же, – продолжала она, не отпуская мою руку. – Готова поспорить, ты думаешь, отчего же я назвала тебя по имени.
