Кто вьет ту веревку, что свисает с перекладины?
1. Год 3052
Кто я такой? Что я такое?
Я внебрачное дитя Теневой Черты, расселины с иззубренными краями в обожженном солнцем камне, что стала моим третьим родителем.
Вряд ли вы сумеете постичь мою суть или суть Теневой Черты, ничего не зная о моем отце. А чтобы что-то знать о Гнее Юлии Шторме, нужно быть в курсе истории моей семьи, со всеми ее запутанными взаимоотношениями. Чтобы что-то знать о моей семье…
Так может продолжаться до бесконечности, подобно расходящимся по воде кругам. И история эта, на одном конце которой стоят Теневая Черта и я сам, напоминает невероятно длинную реку, куда впадают воды десятков внешне незначительных притоков-событий.
Если говорить вкратце, я такой, какой есть, благодаря отцу и Кассию, полковнику Уолтерсу. Это рассказ о них, а также о тех, кто оказал на них влияние, в итоге сформировав тот отпечаток, который они наложили на меня.
Масато Игараси Шторм
2. Год 3031
Глубоко в подземельях Железной крепости, среди мрачных железных стен кабинета, сгорбился в глубоком мягком кресле Гней Шторм, опустив подбородок на грудь. Его здоровый глаз был закрыт, на усталое лицо падали длинные седые волосы.
В камине рядом с ним плясали и кружились в бесконечном мавританском танце языки пламени. Свет и тень разыгрывали зловещие драмы на бесценном ковре ручной работы, вытканном на Древнем Востоке Старой Земли. Среди деревянных балок, поддерживавших каменный потолок, играли в догонялки тени несбывшегося.
Кабинет Шторма сам по себе являлся твердыней внутри крепости. То была цитадель его души, бастион сердца. Вдоль стен тянулись полки с редкими изданиями. Флотилию столов заваливали сокровища из его коллекции и бумаги подчиненных. То и дело заходили и уходили молчаливые клерки, внося дополнения в лежащий перед креслом доклад.
По комнате бродили две немецкие овчарки-мутанта величиной с шетландского пони, обнюхивая тени. Из горла одного пса вырывалось негромкое рычание. Охота на врагов не знала конца.
И она никогда не завершалась успехом. Враги Шторма не отваживались вторгаться на его родной планетоид.
В кабинет, хлопая крыльями, влетело черное существо размером с сокола и неуклюже приземлилось перед Штормом. Бумаги разлетелись во все стороны, напугав существо, похожее на миниатюрного птеродактиля. И его на мгновение окутала темная аура, скрывая от глаз.
Это был воронопут, ночной летающий ящер из болот Сломанных Крыльев. Окружившая его тень возникала инстинктивно и играла роль защитной окраски.
Воронопут наклонил голову, глядя красным глазом на свою самку, устроившую гнездо в каменной трещине позади Шторма. Другим глазом он уставился на хозяина.
Шторм не отзывался.
Воронопут ждал.
Гней Юлий Шторм считал, что жизнь его клонится к закату. Ему было почти двести лет от роду. Благодаря последним достижениям медицины и омолаживающим технологиям выглядел он на сорок пять, но врачи и машины не могли омолодить его душу.
Задремав, он уронил старую священную книгу, в которой до этого отметил пальцем фразу: «Время рождаться, и время умирать…»[1]
В комнату проскользнул юноша в черной флотской форме, невысокий и стройный. И – застыл как вкопанный. Хотя он бывал в этом кабинете бессчетное множество раз, его восточная невозмутимость вновь уступила место благоговейному трепету.
«Столько роскоши и сокровищ, – подумал Мыш. – Но разве все они не более чем Смерть, скрытая под маской из кованого золота? – Он взглянул на отца. – У него такой измученный вид. Почему его не оставят в покое?»
Но это было невозможно – по крайней мере, при жизни Ричарда Хоксблада. Никто бы не посмел. Так что однажды Гнею Шторму, как и всем наемникам, предстояло встретить на последнем поле боя смерть, после которой уже не будет воскрешения.
Шторм поднял усталое лицо, в котором по-прежнему чувствовалась сила. Ток воздуха из вентиляции пошевелил седые волосы.
Мыш тихо вышел, и на мгновение сердце защемило от глубокой тоски. Он боготворил отца, и ему было больно видеть того страдающим и загнанным в угол.
Он отправился на поиски полковника Уолтерса.
Шторм открыл здоровый глаз, столь же серый, как и его волосы, и окинул взглядом сердце своего королевства без подданных. И увидел вместо золотой маски смерти – зеркало, отражавшее его тайную суть.
В кабинете хранились не только книги. Одну стену украшала коллекция оружия – шумерская бронза рядом с универсальными пехотными пистолетами последней модели из стресс-стекла. В освещенных витринах стояли редкий фарфор, граненый хрусталь, серебряные столовые приборы и древний веджвудский фаянс. В выстеленных бархатом ящиках лежало целое состояние в виде золотых монет.
Шторма всегда интриговали превратности истории. Ему нравилось окружать себя следами, которые она оставляла после себя.
Но сам он не мог сбежать во вчерашний день. Время ускользало сквозь пальцы, будто вода.
Порыв воздуха из разболтанной вентиляции перелистал бумаги на столе. Знамена над головой пошевелились, будто потревоженные призраками. Некоторые знамена были очень стары. Одно следовало за Черным Принцем в Наваррету[2]. Другое пало в разгаре атаки на Литтл-Раунд-Топ[3]. Но большинство представляли собой очередные вехи карьеры самого Шторма.
Шесть из них ничем не отличались друг от друга – одинаковые квадраты из титановой ткани, висевшие в ряд. Над ними, на черном фоне, мчался слева направо золотой ястреб над водопадом из алых капель. По сравнению со знаменами Плантагенетов они нисколько не впечатляли и тем не менее прославляли лучшие времена Железного легиона Шторма.
Он силой вырвал их у собственного Генриха Трастамарского – Ричарда Хоксблада. И каждая победа принесла ему не больше удовлетворения, чем получил Эдуард от Педро Жестокого.
