.Пустынная ночная дорога успокаивает и расслабляет. Федор Николаевич доверил управление машиной рефлексам и опыту, а сам погрузился в мысли. Фонарные столбы размеренно отсчитывали метры, редкие встречные машины проносились по краю сознания, полотно ночного шоссе манило вдаль. Федор Николаевич любил дорогу. Особенно ночную. Вроде как и делом занят, машину ведешь, но при этом ничто не мешает думать о своем. О семье, о взрослых, состоявшихся в жизни детях, о подрастающих внуках. Об ушедшей в мир иной три года как жене. Мысли крутились в голове, перемешивались, то исчезали, то возникали вновь. Дарили радостные моменты воспоминаний. Кололи ошибками и потерями. Все это было жизнью. Местами сложной, изредка беззаботной, но чаще хлопотной. И, несмотря ни на что – счастливой. Теперь это все становилось воспоминаниями. Разменяв девятый десяток, Федор Николаевич все чаще думал о конце. Не со страхом, нет. И не с сожалением. Он все чаще думал о том, что же потом? Что за чертой? Вечность или забвение? Нет, забвение ему не грозит. Дети, внуки – он верил в это – всегда будут помнить о родителях. Они с женой отдали все силы, и душевные и физические, своим детям. А те внукам. Вечность? Какая она? Ну что ж, скоро увидим. Нет, торопиться мы не будем. Федор Николаевич вспомнил забавную шепелявость маленькой Ксюши: "Дедуська, пойдем водочку квасить!" Да… они с большой прилежностью почти полдня красили на даче деревянную лодочку, сделанную папой, средним сыном Федора Николаевича. Лодочка получилась просто загляденье, всем семейством ее спустили на воду в лучах заката и дружно дули в парус, пока она не уткнулась носом в другой берег пожарного пруда за околицей.... Федор Николаевич улыбнулся, поправил морщинистые руки на руле. Машина тихонько шелестела по асфальту, где-то вдали мигал желтый огонек светофора, надо будет немного сбавить, переход, наверное… Пенсионер снова погрузился в свои мысли…
Что и как произошло Федор Николаевич не понял. Вот только что вроде мелькнула фарами встречная фура и растворилась в зеркале заднего вида… Но нет больше зеркала. Нет руля. Нет ночи. Есть яркое полуденное солнце, хлебный аромат колышащихся над головой колосьев, переливчатые трели жаворонков в вышине. Федор Николаевич почти не удивился. Можно сказать, он ждал этого момента. Только вот жаль, попрощаться не успел… Пенсионер приподнялся, сел. Рядом обнаружилась сумка, очень похожая на ту, в которой носят фотокамеры. Федор Николаевич встал, огляделся. Бескрайнее пшеничное поле, и полное одиночество. Из живых существ только жаворонки в небе да кузнечики в траве. Федор Николаевич поднял сумку, повесил на плечо. Внутри действительно оказалась фотокамера, только какая-то странная – нет названия фирмы, нет кнопки просмотра фотографий, нет отсека для фотопленки, только ручки управления параметрами съемки и кнопка спуска затвора. Оставлять камеру в чистом поле глупо, отдавать некому… Федор Николаевич сызмальства не брал чужих вещей, даже бесхозных, считая все, что не заработал сам – чужим, не своим. Вот и теперь решил найти ближайшее селение и спросить там, вдруг кто потерял. Хоть и выглядело это все крайне странно, особенно для того места, в которое, как думал пенсионер, он попал. На ад, как он считал, это было не похоже, а в раю разве кто-то теряет камеры? Федор Николаевич еще раз оглядел горизонт, приложив руку козырьком над глазами. Рука больше не была старчески морщинистой и немощной. Во всем теле пенсионер чувствовал силу и энергию, помолодевшие глаза усмотрели далеко-далеко вроде как дымок из печной трубы. Ну вот и ориентир, будем разбираться.... Путь к селению оказался неожиданно долгим. Несмотря на помолодевший и полный сил организм, Федор Николаевич прилично подустал. Дым, который заприметил пенсионер в поле, шел из трубы местного… кафе? столовой? Неожиданно в голову пришло слово "таверна", оказавшись самым точным определением этого заведения. Федор вошел внутрь и сел за ближайший стол.
Столешница почернела от времени и падавшей пищи, но была тщательно вытерта. Крепкая дубовая лавка даже не шелохнулась под тяжестью севшего на нее путника. В зале пахло слегка подгоревшим мясом, вином и копотью от освещавших помещение факелов. Посетителей почти не было, только Федор и четверо мужчин за столом в дальнем углу, неспешно употреблявших какую-то дичь и негромко переговаривавшихся между собой. Федор вдруг ощутил приличный голод и жажду, молодой организм требовал подкрепления после долгого пути под полуденным солнцем. Но как и что попросить? Какие тут порядки? Да и чем расплачиваться? Федор впервые оглядел себя. Стильная темно-зеленая рубаха с фиолетовой окантовкой, скроенная из нежного, похожего на плотный шелк материала, узкие, но не облегающие синие брюки, на поясе два небольших мешочка. В одном были монеты из красно-желтого материала с цифрами от одного до пяти, а в другом серые монеты номиналом один, пять и десять. Монет в мешочках оказалось довольно много, что вселяло надежду и оптимизм. Не успел Федор поднять глаза в поисках кого бы попросить поесть, как откуда-то из недр выскочил крепкий невысокий паренек и подскочил к столу. Длинная, прихваченная по поясу толстой веревкой рубашка и широкие штаны из грубой, похожей на мешковину материи создавали неповторимый образ.
– Рам Теодор! Рад вас видеть! Что будете кушать? Как всегда или что-то особенное?
Федор несколько растерялся. Похоже, его тут хорошо знали, правда, под именем Теодор, но это не так уж важно, паренек вряд ли ошибался.
– Как обычно.... эээ… – Федор замялся, не зная, как обратиться к пареньку.
– Пек Михась! – парень довольно улыбался. – Я тут новенький, недавно служакой устроился, вас всего раза три кормил, но, думаю, вы скоро запомните мое имя! – и умчался.
"Михась. Михаил по-нашему…" – размышлял Федор-Теодор. – "А вот Пек…и Рам.. это что? Титул? Прозвище? Фамилия?" Размышления прервал Михась, материализовавшись у стола с большим блюдом в руках. На блюде благоухал свежеприготовленный кусок мяса, искрилась бутылка красного вина. "Неплохо я тут …"обычно"… кушаю…" – подумалось Теодору. Гость кивнул "служаке", тот снял с блюда кушанья и умчался обратно, пожелав Теодору "доброй трапезы". Теодор-Федор с удовольствием уговаривал нежнейшее мясо, запивая чуть сладковатым, ароматным легким вином. Сытая истома и легкий, едва заметный хмель расслабили теперь уже молодого человека.
Мысли потекли плавнее, торопиться было некуда. В таверне его знали, а значит не прогонят, можно спокойно посидеть, послушать, приглядеться. То, что это не ад и не рай, было понятно и так. Федор не умер. Но куда попал? Дверь в таверну с грохотом отворилась, впустив немного уличного света и свежего воздуха, и на пороге показался.... Леха! Давний школьный друг Федора, с которым они взрывали после уроков самодельные петарды из селитры и спичечной серы, пробовали курить за гаражами, заглядывались на старшеклассниц, обсуждая их начинающие оформляться прелести. Леха был облачен в длинный, благородного глубокого синего цвета кафтан, отороченный золотой лентой.
