…Треск льда под копытами своей лошади Зигфрид услышал сразу. А потом – ощутил. Боевой жеребец качнулся, заваливаясь на бок, забил копытами, от которых отлетали комья налипшего на бабки снега. А дальше – ожог ледяной воды, и жуткая, непреодолимая сила, которая, схватив рыцаря огненными руками, потащила куда-то внутрь зеленовато-черной хмари бездонной глубины озера. Теперь-то воин понял, почему князь русских варваров Александр, по прозвищу Невский, выбрал подтаявший на апрельском солнце лед местом решающей битвы. Тысячи людей и коней, тяжесть доспехов, по которой тевтоны превосходили еретиков… Все это давило на поверхность замерзшей воды с такой силой, что корка истончившегося льда лопнула, и теперь ничто не мешало более легко вооруженным русским спокойно дождаться, пока рыцари и кнехты перетонут один за другим. Поскольку спасать вторгшихся в их пределы чужеземцев хольмгардцы, естественно, не собирались. Более того, рыцарь еще успел увидеть, как откуда-то со стороны к нему приближается острие рогатины. Пытаясь избежать удара, он рефлекторно вскинул меч, и в этот момент вторая рука в латной перчатке скользнула по поверхности льдины. А в следующий миг в легкие хлынула вода, и, камнем идя к далекому неведомому дну, Зигфрид все пытался набрать в грудь живительного воздуха, но – тщетно. А потом его сознание померкло.
«Конец. Да смилуется Пречистая Дева над грешником!..» Это была последняя мысль…
Крестоносец пришел в себя от легких ударов по щекам. Он жив? Жив?! Открыл глаза – над ним склонился кто-то из кнехтов. Увидев, что рыцарь очнулся, заорал обрадованно куда-то в сторону:
– Господин фон Валленберг, еще один живой!
Знакомый густой бас графа Зигфрид узнал сразу.
– Хвала Господу нашему и непорочной Деве Марии! Брат Зигфрид, как вы?
В голосе графа слышалась неподдельная тревога, а в следующий момент в поле зрения лежащего на спине воина появилось лицо, словно вырубленное из дуба. Шлем крестоносец снял, а может, потерял. Только кольчужный хауберг прикрывал голову.
– Меня… спасли? Мы в плену?
И тут же понял, что сморозил глупость. По мере того как сознание возвращалось, он ощутил, как накалились под солнцем доспехи, в уши ворвалось щебетание птиц. Только вот голоса какие-то незнакомые. Впрочем, кроме ворон, Зигфрид никого не слышал в славянских землях. Приподнялся на локте, с трудом поворачивая голову, посмотрел по сторонам. Да что же это?! Высокие деревья с густой зеленью, кустарник… Он готов был поклясться, что только что была ранняя весна и все вокруг покрыто снегом в этой промерзшей насквозь Гардарике. А тут…
– Брат Зигфрид, если ты пришел в себя – поднимайся. Не время сейчас разлеживаться. Многим из нас нужна помощь. Пища, в конце концов. И надо понять, где мы. Но самое главное – как мы тут очутились?
Возникла закованная в броню рука, и рыцарь, ухватившись за нее, смог наконец подняться при помощи ухаживавшего за ним кнехта, во время разговора стоявшего безмолвным столбом. С высоты роста стало видно гораздо больше. Лежащие на земле, на грудах наспех наломанных веток, Братья и кнехты. Уныло бродящие между распростертыми на земле телами кони и люди. И все – подавлены произошедшим с ними чудом. Прислушавшись, Зигфрид уловил жаркий спор совсем неподалеку:
– Это – кара Господня!..
– Нет, это – благословение Господа!..
– Кара!..
– Благословение!..
Отбросив в сторону сомнения, рыцарь опустился на колено перед графом.
– Я, Зигфрид фон Вальдхайм, приношу тебе, Карл фон Валленберг, вассальную клятву. Прошу тебя, распоряжайся мной!
Тот вздрогнул от неожиданности, затем выпрямился и ответил:
– Принимаю. Брат мой!..
– Я, Курт фон Вальдхайм, приношу обет и обещаю блюсти невинность, отказаться от собственности, быть послушным Богу и благой Деве Марии и тебе, Брат Конрад фон Зикинген, магистру Тевтонского Ордена, и твоим преемникам, согласно уставу и статутам Ордена, и буду послушен тебе и твоим преемникам до самой смерти…
Юноша наконец смог перевести дух – хвала Господу и Святым Сподвижникам, он смог произнести клятву без запинки. Опустил непокрытую голову еще ниже, уставившись на квадратные носки надраенных до сизого блеска сапог и придерживая древко с родовым знаменем. Легкое касание ритуального меча (по легендам, еще с той, древней Земли) по плечу с шитым эполетом. Затем негромкий, хрипловатый голос командира учебной комтурии, старого заслуженного вояки, принимающего клятву от имени Гроссмейстера Ордена:
– Служи верно. Служи честно. Служи достойно.
Так, теперь выпрямиться, щелкнуть, как положено по уставу, каблуками, вновь склонить голову, левую руку положить на рукоятку кортика, правой – выпрямить знак Рода, доселе почтительно склоненный перед старшими, расставить ноги на ширину двух подошв. Готово! Теперь он не кандидат, не призывник. Первый офицерский чин – фанен-юнкер! Молодой человек с гордостью взглянул прямо в иссеченное морщинами лицо Брата Ордена и едва смог подавить удивление, поймав в ответ едва заметное подмигивание…
Георг фон Ризенплатц сделал ровно два шага в сторону – его ждал очередной выпускник Академии. Снова ритуальная клятва. Привычный легкий удар мечом по плечу. Этот обряд сохранился еще со времен Исхода, ему больше тысячи лет. Впрочем, не дело начальника военной школы задумываться над подобными вещами. Задача командира – обучить подчиненных так, чтобы их вернулось из победоносного боя как можно больше…
Последний. Хвала Господу нашему! Брат-управляющий повернулся вдоль строя, осененного белым знаменем с черным прямым крестом, затем не спеша прошел к возвышению и, поднявшись на него, сделал знак герольду. Сегодня почетную должность занимал заместитель начальника Академии. Тот поднес большой, настоящий рог к губам, и над выложенным базальтовыми плитами плацем раздался высокий сильный звук сигнала, призывающего к вниманию. Пусть все знали, что его издают машины, никто не улыбнулся. Наоборот, все словно окаменели, поскольку именно сейчас будет решаться судьба каждого выпускника.
Короткая команда. Шеренга повернулась направо. Первый слитный удар сапог по каменному покрытию ристалища прозвучал словно выстрел. Впереди стоял стол, покрытый алой скатертью. За ним – двое: Брат-инквизитор из Гроссбурга и сам Брат-управляющий. Каждый из принявших присягу курсантов подходил к столу, где ему вручали плотный конверт, определяющий дальнейшую судьбу выпускника.
Курт оказался чуть ли не самым последним, поэтому долго нервничать ему не пришлось, в отличие от других, особенно тех, кто был первым. Поскольку вскрывать пакеты разрешалось только после особого распоряжения. Вновь – короткая злая команда. Четкий парадный шаг. Ноги впечатывали подошвы с такой силой, будто пытались разбить толстые каменные плиты.
