Иван Петров - The Replay factory. АнтиутопиЯ

© Иван Петров, 2016

© Дженни Курпен, иллюстрации, 2016

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

К концу октября ржавчина схватила покореженный металл. Июньское событие, покрытое эфемерной тканью первого снега, монументом зияло в начале Кутузовского, сразу за Триумфальной аркой. Спешащие в обоих направлениях машины на время притормаживали, переходя на тихий шепот своей еще не шипованной резины, и включали аварийку, демонстрируя таким образом свое почтение и неравнодушие к произошедшему здесь в начале лета. В той аварии не удалось спасти только водителя «Мерседеса». По инструкции он не имел права использовать ремни безопасности, да и в спецкомплектации из Германии они предусмотрительно отсутствовали на водительском месте.

Он до сих пор не мог поверить, как такое могло случиться, как в один день все рухнуло раз и для него навсегда. Самая страшная картина – это даже не молчаливое предательство тех, кого он сделал своими друзьями, – нет. Самые страшные кадры памяти – это травля на дороге. Договоренность с предателями не была нарушена – ему давали уйти в обмен на власть, во Внуково ждал спецрейс в Венесуэлу. Но охраны уже не было, а если бы и была, то это ничего бы не изменило. Информация о бегстве за хорошие деньги просочилась от предателей в эфир желтой радиостанции, и сотни простых граждан, нарушая правила дорожного движения, устремились вдогонку за своим президентом. Привычная дорога от Кремля по Новому Арбату и далее на Кутузовский до МКАД превратилась в ад. Кроме водителя, с ним в машине остались только самые близкие: жена, любовница с грудным ребенком, да старый лабрадор Кирилл, живший последние пять лет за кремлевскими стенами вместе со своим хозяином. Он любил своего пса и по-настоящему доверял все свои замыслы и секреты только ему, тот, казалось, понимал его и одобрительно вилял хвостом. Псу разрешалось и прощалось все; он даже мог на утренней прогулке помочиться на колесо Царь-пушки, и президент, чувствуя неловкость за верного друга перед кремлевской охраной и спутниковой системой слежения иностранных государств, мог сделать ради поддержки то же самое на другое колесо. Он всегда знал – с того самого момента, как унаследовал власть, – что все закончится для него плохо. Рано или поздно, но драматичный исход неизбежен.

История, следуя еще не открытым законам, съедала своих вождей. Каннибализм был всегда. В архаичном обществе с племенным устройством – истинный, сейчас – социальный, но все равно реальный, с летальным исходом. Конечно, как человек образованный, он все это предвидел, но, как любой из людей, имел слабость на надежду. Не имел лишь права на быть другим. Да и любой другой, будь он на его месте, не смог бы поменять правила игры во власть. Это только электорат слепо верит в чудо выбора, не понимая, что ментальное определяет бытие. Менталитет, как и этнос, имеет генетическую природу, и отчего должно существовать другое устройство власти и общества в целом, если других генов просто нет?

Черная камера с белым стулом и кушеткой. Бледный человек с перебинтованной левой рукой и известный адвокат, допущенный к президенту для беседы.

– Ситуация такова, что они вынуждены объявить о временном выходе России из моратория по смертной казни. Они обязаны теперь жестко реагировать на Вашу поимку. Им не нужна Ваша кровь, но и выпустить из страны они Вас тоже не могут. А если не выпускать, то надо судить и судить показательно, с фарсом.

– А если мы обнародуем наше джентльменское соглашение: власть военным в обмен на мою свободу? А мой друг, президент Венесуэлы, выступит гарантом этого соглашения?

– Этим я им и угрожал. Конечно, военным не надо, чтобы оппозиция была в курсе ваших договоренностей. Сейчас временное военное положение легитимно до выборов нового президента в январе. Военным поверили, министр – человек в штатском, к тому же женщина. Бдительность усыплена. Доверие есть. В стране спокойно.

– Так зачем им моя смерть тогда?

– А в назидание. Показать верховенство закона и неотвратимость возмездия.

– Сами себя запугивают. Себе эшафот строят. Я давно уже ничего не боюсь.

– Я в этом нисколько не сомневаюсь, мой президент. Да и вонь мировой демократической общественности им особо не к месту сейчас. Одно дело – открытый судебный процесс и срок, и совсем другое – трибунал и расстрел.

– Расстрел? С чего бы такое уважение к офицеру, а не яд, ток или петля?

– Задумка у них такая: Вас как офицера и предателя будут расстреливать шесть разных человек из одного пистолета с расстояния в тридцать метров. Расстрельную команду выберут из народа, из добровольцев, по тому же принципу, что выбирают присяжных заседателей для суда. То есть Вашими палачами будут люди случайные. Но, Вы ведь понимаете, что и в суде случайных присяжных нет. Стрелки просто промахнутся, ранят, но не убьют Вас. Казнь будет транслироваться в онлайн-режиме, и поэтому медицинская помощь будет незамедлительной и эффективной. Далее Вас будут долго лечить, страсти улягутся, президентская гонка переключит внимание общественности, и в январе Вы глубоко раскаетесь в содеянном. Вас помилует новый президент. Заменят расстрел на пожизненное заключение, а потом под давлением международных гуманитарных организаций (собственно говоря, созданных на Ваши деньги), просто вышлют из страны. Вот такая трогательная история.

– А на всякий случай нельзя холостыми пистолет зарядить или резиновыми пулями?

– Да Вы что? Прямая трансляция, аккредитованные на казнь журналисты… Никак нельзя. Кровь пролиться должна, из лодыжки, например. По законам военного времени, как в штрафном батальоне, Вы просто кровью искупаете свою вину.

Утро перед казнью выдалось солнечным – редкость в это дождливое время года. То ли сама природа радовалась предстоящему событию, то ли это был намек, что все закончится хорошо, в рамках джентльменских соглашений. Хотя на роль джентльменов предатели никак не тянули. Но все равно хотелось верить в лучшее. В конце концов, кроме него и Петра, никто не сделал для России больше. Память первого императора увековечена, и величие его роли в становлении русского государства никем не оспаривается. Ничего, потомки вспомнят и его, в названиях улиц, станциях метрополитена, учебниках истории. Большое видится на расстоянии.

Девушка лет двадцати пяти в черной приталенной форме с белым галстуком на узенькой шее вежливо пригласила к завтраку. Она скорее походила на стюардессу, нежели на работника пенитенциарной системы. Ее руки были аккуратно ухожены и явно никогда не держали наручников и других спецсредств.

– Господин осужденный, для Вас приготовлен шведский стол.