ГОХМАН. Меня зовут Шепсель Гохман. Я родился 16 по старому стилю октября 1852 года в городе Очаков Херсонской губернии, где проживаю по сей день. Наша семья живёт в Очакове давно, больше ста лет, мы перебрались туда сразу после взятия города князем Потёмкиным из Литвы, где к евреям начали не очень хорошо относиться.
Мой дед был кабатчиком, держал небольшую винокурню, но отец, приняв дело, резко поменял направление. Тогда наступала эпоха железных дорог, и отец создал коммивояжерскую фирму по снабжению вокзалов всякой всячиной: от сельтерской воды до кондукторских свистков. Фирма наша процветает, я и мой брат Соломон активно трудимся на ниве прогресса, мы много разъезжаем по губернии, мы люди современные и любознательные.
Вся эта история началась душным летом 1894 года. В моём доме поселился Броня, единственный сын скоропостижно скончавшейся двоюродной сестры Руфи. Броня был молодой человек, неопрятный как в одежде, так и в мыслях. Обучаясь в коммерческом училище в Полтаве, он связался с людьми из Бунда, хранил в своей комнате крамольные брошюры, в связи с чем и был арестован полицией. Полиция, учитывая юношеский возраст Брони, проявила снисходительность и определила под надзор к законопослушным родственникам, то есть ко мне.
Итак, было душно, я только что отобедал и собирался подремать в нашем уютном тенистом дворике.
– Дядя, вы проспите лучший шанс своей жизни, – услышал я голос племянника.
Я приподнял веки и зевнул:
– Что ты хочешь, Броня?
– Пока вы блаженствуете, набив живот, – веско произнес Броня. – Невероятное состояние уплывает из-под ваших ног.
После такой прелюдии заснуть было уже невозможно.
– Изъясняйся конкретно, – сказал я.
– Я только что вернулся из Ольвии… – сообщил Броня и сделал значительное выражение лица прямо как у гарибальдиста в итальянской опере.
– А-а-а-а… – разочарованно протянул я и решил выпить рюмочку вишнёвки. – Нам с этого какой толк?
Я слышал, что русские археологи обнаружили в окрестностях Очакова руины знаменитого древнегреческого города Ольвия. В газетах писали, что это открытие равнозначно раскопкам Трои, проведённым Шлиманом лет двадцать пять тому назад.
– Нам какой прок? – повторил я. – Археологи люди скупые и неприхотливые. И у них свои интенданты.
– Вы не понимаете, дядя, – сказал Броня и положил передо мной несколько небольших потемневших от времени и невзгод глиняных статуэток.
– Тогдашние? – с любопытством спросил я.
– Одна, – невозмутимо ответил Броня. – Остальные почти. Угадайте, какая?
Я внимательно изучил статуэтки. Между ними не было никакой разницы.
– Пятый век до Рождества Христова. На венском антикварном аукционе каждая уйдёт за восемьсот рублей, – сказал Броня. – А на лондонском и того дороже.
Чтобы заработать восемьсот рублей, нам с братом надо несколько месяцев колесить по губернии.
– Сходи за графином вишнёвки, – сказал я. – Расскажешь, подлец, во всех подробностях, как ты это делаешь.
ФОГЕЛЬ. Как же я не люблю морские путешествия. Мой несчастный кишечник начинает крутить от одного лишь вида этого чудовища, изрыгающего из своих чресел чёрный угольный дым. Но добираться до Одессы посуху занятие бездарное со всех точек зрения, кроме того, у меня плохо со временем.
Разрешите представиться: Антон Фогель, крещёный, протестант, мне шестьдесят два года, но я полон сил и энергии, о чём мне любезно напоминают девочки из того самого особняка на Моргентауштрассе, скрытого за ветвями вековых лип, который я посещаю один, порой два раза в неделю.
Я потомственный венский антиквар, оба моих сына поочередно окончили художественную школу в Мюнхене и трудятся бок о бок со мной, так что в этом смысле у меня тоже всё в порядке. Но только в этом смысле.
Увы, моя любимая Вена – задворки антикварного мира. Настоящий рынок происходит в Лондоне и в Париже, а в последние годы ещё и в Нью-Йорке. Нам же достаются объедки пиршества, которые неутомимо собирают пронырливые хорваты по всем Балканам и допотопная керамическая рухлядь, которую иногда привозят греческие торговцы из Османской империи. Увы, настоящие шедевры пролетают мимо нашего чуткого носа.
Исполненный такими печальными мыслями, я покинул здание венского Императорского музея, где проходила триумфальная выставка герра Шлимана «Сокровища Трои» и отправился в контору.
Эльза принесла поднос с кофе, свежими бисквитами и подборкой вырезок из газет, которую ежедневно составляет мой помощник Ференц. Подборка эта всегда посвящена единственной теме – археологические изыскания.
Как житель лоскутной империи, я владею языками нескольких народов – её подданных, в том числе и русским. Я пробежался глазами по вырезкам. Три четверти страницы «Одесских ведомостей» занимала статья директора Одесского археологического музея Э. фон Штерна с красноречивым названием «Не верьте!».
– Любопытно! – отметил я. Профессор Штерн в мире искусства имел репутацию честнейшего человека и блестящего знатока греческих древностей. В то же время это был хмурый, вечно недовольный старик, крайне не любивший публичные выступления.
– Любопытно! Что так разъярило старого буку?
Я вчитался в статью.
– В последнее время, – гневно писал директор археологического музея. – Городской Привоз и портовые лавки заполнились скифскими и древнегреческими произведениями искусства, как правило, глиняными статуэтками и золотыми украшениями. Продавцы утверждают, что приобрели эти сокровища у неких мифических крестьян, раскопавших клады в окрестностях Ольвии. Заверяю вас, господа, это полнейшая чушь. Каждая находка, сделанная в Ольвии археологической экспедицией профессора Веселовского, пронумерована и находится под надёжной охраной. Никакие «крестьяне» к месту раскопок не допускаются. Всё, что продается в Одессе ушлыми торговцами – фальшивка чистой воды. Мы открываем при музее экспертное бюро, где любой желающий может получить бесплатную квалифицированную консультацию…
– Какой веселый гопак! – подумал я. – Кто же стоит за спиной этого действа?
Я откинулся в кресле. Вступив в тот возраст, в который я вступил, мною всё больше овладевало страстное желание сделать в своей жизни нечто значительное. А значительное в том кругу, где я вращался, означало сколотить настолько серьёзное состояние, чтобы претендовать на дворянский титул Австро-Венгерской Империи.
Я позвонил в колокольчик.
– Передай Ференцу, чтобы купил один билет на поезд до Дубровника и один билет на пароход до Одессы, – сказал я вошедшей Эльзе. – На поезд первого класса, на пароход второго.
ГОХМАН. Итак, с лёгкой руки Брони коммерция закрутилась невиданная. Племянник отвёз меня в сельцо Чёрные Грязи, где жили искусные гончары. Этим ребятам, бесхитростным в своей беспринципности, подделать скифскую статуэтку и состарить её не составляло никакого труда. Да, собственно, и глина в наших краях за последние две тысячи лет никак не изменилась.
