Обыкновенная биография в необыкновенное время
Мне было десять лет, когда грохнула мировая империалистическая война.
Отца с первых же дней забрали в солдаты.
Помню: забежал он к нам ночью в серой шинели. Поцеловал и ушёл. Бабка зажгла зелёную лампадку, и мы – трое ребятишек, – стоя на коленях, крепко молились. О чём – не помню.
Мать была фельдшерицей. Я только что поступил в первый класс реального училища. Через месяц я сбежал пешком к отцу на фронт.
На фронт я, конечно, не попал и был задержан на станции Кудьма, в девяноста верстах от своего города.
Когда меня, усталого и голодного, задержали, то я и сам был рад, потому что на фронт мне уже не хотелось, а сильно хотелось домой, но самому вернуться было стыдно.
Я рос в городке Арзамасе. Там громко гудели колокола тридцати церквей, но не было слышно заводских гудков.
Заводов там не было. Зато стояли четыре монастыря, и через город всегда тянулись вереницы Божьих странников и странниц в знаменитую Саровскую пустынь.
Учился я неплохо. Слаб был только по чистописанию да по рисованию. В этих науках что-то слабоват я и до сих пор.
Когда взметнулись красные флаги Февральской революции, то и в таком захудалом городке, как Арзамас, нашлись хорошие люди.
Пристал я к ним случайно, скорее, из любопытства. Их было немного, держались они кучкой. Смело выступали они на митингах. Не боялись ни торжественной церковной анафемы, то есть проклятия, которой при громе всех колоколов предавали их епископы Олег и Варнава. Не смущали их озлобленные крики всех этих мясников, лабазников, которые со злобой шатались по митингам и собраниям.
Позже я понял, что это за люди. Это были большевики.
Но что такое большевик, по-настоящему понял я только намного позже.
Люди эти заметили, что мальчишка я любопытный, как будто бы не дурак и всегда верчусь около.
Понемногу стали они доверять мне и давать разные мелкие поручения: сбегать туда-то, отнести то-то, вызвать того-то.
А я бегал, относил, вызывал, а сам всё слушал и слушал. И кто такие большевики, мне становилось всё понятней и понятней, особенно после того, как побывал я с ними на митингах в бараках у беженцев, в лазаретах, в деревнях и у деповских рабочих.
Но самое большое доверие мне было оказано тогда, когда в октябре 1917 года разрешили мне взять винтовку и послали меня при двух патрульных третьим – для связи.
Я ушёл в Красную Армию в ноябре 1918 года, когда мне не было ещё четырнадцати лет.
Я был рослым, крепким мальчишкой, и вскоре после некоторых колебаний меня приняли на Шестые киевские курсы красных командиров.
В конце концов вышло так, что четырнадцати с половиной лет я уже командовал Шестой ротой Второго полка бригады курсантов на петлюровском фронте. А в семнадцать лет был командиром 58-го отдельного полка по борьбе с бандитизмом, – это на антоновщине.
Вышел я из армии в декабре 1924 года, потому что заболел.
Когда меня спрашивают, как это могло случиться, что я был таким молодым командиром, я отвечаю: это не биография у меня необыкновенная, а время было необыкновенное. Это просто обыкновенная биография в необыкновенное время.
Потом я стал писать. Сначала я написал повесть «В дни поражений и побед». Когда я показал её писателю Федину, то он сказал мне: «Писать вы не умеете, но писать вы можете и писать будете». Тогда я стал учиться. Учили меня: Константин Федин, Михаил Слонимский и особенно много Сергей Семёнов, который буквально строчка по строчке разбирал вместе со мною всё написанное, объяснял, критиковал и помогал.
Лучшими своими книгами я считаю: «Р.В.С.», «Дальние страны», «Четвёртый блиндаж» и «Школу». В «Школе» очень много написано о том, как Борис Гориков, такой же, как я, мальчишка, попал на фронт и что он там видел, что он там делал и чему научился.