Объявили посадку на автобус до Чукалы. Мой – «вольво», большой, удобный, стоит на пятой платформе.
О городке Чукала, куда мне ехать, я мало что знаю. Кроме того, что ударение на последний слог. Кроме того, что там с отцом и бабушкой, о которой нужно заботиться, живёт Марина Смоленицына. Скорее всего, я её так и не увижу, потому что не знаю адреса. Но, на моё счастье, город, куда я еду, мал. Так что однопроцентный шанс на встречу есть. Отлично.
Предъявляю билет. Автобус не полон, забираюсь на заднее сиденье, кидаю рядом рюкзак. Жду отправления. Закрываю глаза. С одной стороны, всё, что происходит сейчас, – просто. Сел и поехал. С другой – наоборот. Была какая-то предыстория. Иначе чего мне ехать?
Если вы слышали о сложных системах, то слышали и о понятии «точка бифуркации». Это точка ветвления, развилка, когда происходит необратимый выбор из альтернатив. Встать утром вместо того, чтобы доспать ещё часок, – в принципе, сойдёт за точку. Но это ерунда. Такие точки я лично и не запоминаю. Другое дело – важный поступок. Отсчёт. То, что я сижу в автобусе в ожидании поездки, – никакая не точка. Всё решено заранее. И не вчера. Но точка бифуркации была. Поэтому я в автобусе.
Водитель заводит мотор. Вспоминаю, как отец пожелал мне удачи. Он всё понимает, выделил денег и пообещал, что придумает какую-нибудь историю для матери. Она меня, я думаю, не отпустила бы. И волновалась бы: сын, хоть и почти совершеннолетний, едет неизвестно куда, неизвестно когда вернётся. Хотя вернусь я сегодня. По крайней мере, обратный билет у меня в кармане. В понедельник идти в школу. Впрочем, сегодня суббота.
То, что сейчас происходит, – конец истории. Финишная черта череды выборов и развилок. Точки бифуркации исчерпаны. Что будет дальше, я не знаю. Если вам нравятся истории, где всё закончилось расчудесно, то, пожалуй, можно не продолжать читать. С другой стороны, мне не нравятся истории, в которых главные герои умирают или в конце случается что-то кровавое. А здесь и все живы, и плохого ничего не произошло. Просто всё заканчивается на том, что я сижу в автобусе и с закрытыми глазами слушаю, как работает двигатель. Салон слегка вибрирует. Так бывает, когда автобус стоит. Немного душно, но после того, как мы тронемся, в окно подует ветер.
История моя также начинается с автобуса. Не с того, в котором сижу я, а с обычного белого городского ЛиАЗа, с зелёным бампером. Примерно год назад, тоже в сентябре. Тогда я учился в десятом классе.
Двигатель повышает обороты, и автобус сдаёт назад, отъезжая от посадочной платформы. Затем начинает движение вперёд, набирает скорость и выезжает за шлагбаум автовокзала. Так бывает и на каждой остановке, когда я еду в школу. Правда, путь мой обычно короче – пять остановок. Сейчас ехать пять часов. Можно предаться воспоминаниям.
Начинать нужно с сентября. Год назад стояла ясная тёплая погода. Вообще, в нашем городе солнца – почти как в Сочи и уж точно больше, чем в Москве. Разве что несколько дождливых дней было в начале месяца, включая первое сентября. Поэтому линейку провели кое-как, что порадовало. Учусь я в гимназии, и линейки у нас длительные. А в тот день не стали мучить нас рапортами и перечислениями всех побед. Даже не включили надоевшую песню «Школьные годы чудесные», а что-то быстро пробубнили по промокшим бумажкам и на этом закончили.
Как кто провёл лето в наших краях, определяется загаром. Валерка Соколов, мой друг, совсем не загорел. Он решил серьёзно заняться философией, в начале июня купил себе пару десятков книг и напряжённо их читал, изредка позванивая мне и делясь открытиями. От Валерки я и знаю о точке бифуркации. Вжик, она же Алина Летуновская, каталась в Европу и загорела очень хорошо. А Мурзя, она же Оксана Муржина, работала на озеленении города целых два месяца и загорела так, что могла бы сочинять о своих похождениях на южных курортах, но мы её слишком хорошо знали. Все её похождения укладывались в треугольник: общага – памятник казачеству – железная дорога. Вжик и Мурзя – наши с Валеркой подружки. Мы были вместе весь девятый класс. Одноклассницы косились на нас подозрительно, одноклассники с оттенком зависти, но на самом деле в наших отношениях не было ничего такого. Просто интересно общаться. Либо у меня, либо у Валерки, либо в кафешках. Валерка вёл беседы о философии, я играл на гитаре, Вжик рассказывала последние городские новости, она всегда в курсе, Мурзя делала классные бутерброды и сообщала об историях в общаге, напоминающих смесь романтических сериалов и милицейских сводок. Никто не скучал, и все были при деле.
Вот, второстепенные герои представлены. Почти. Об остальных скажу при первой возможности. Неловко о друзьях и подругах говорить как о второстепенных персонажах, но так получилось.
Вереница моих будних дней не отличалась разнообразием. Расписаны они были под копирку. Утром я садился в автобус и ехал в гимназию. Шесть уроков в физико-математическом классе, а затем обед и тренировки спортивно-бальных танцев. Потом домой, сделать домашнюю работу, побренчать на гитаре или почитать. Вариантом обычного был вечерний звонок от Мурзи. Она приходила одна или с Вжик, и, пока первая списывала домашку, мы пили чай под ненавязчивые разговоры о школе. Иногда на огонёк заходил Валерка и либо пытался убедить Мурзю не списывать и учиться самостоятельно, либо погружал нас с Вжик во что-то из области психоанализа или когнитивной психологии. В любом случае на него фыркала одна из девчонок.
Иногда, не без тени ревности, Вжик начинала расспрашивать меня о моих танцевальных успехах. Сама она способностями к танцам не отличалась, впрочем, как и все в моей компании. Но беспокоило это только её. Когда я рассказывал, как мы съездили на турнир и как почти заняли первое место, Вжик начинала вздыхать, будто лично упустила золото. Чтобы она меньше завидовала, я взялся научить её медленному вальсу, но ничего толкового не получилось. Пределом танцевальных возможностей Вжик был «танец маленьких утят», который разучивали в первом классе. Она сама это поняла и с тех пор вздыхала с ещё большей завистью.
Мои успехи в спортивных танцах были, в общем-то, непонятны и мне. В том смысле, что никто в семье не танцевал. В смысле серьёзно, разве что на даче под вино и что-нибудь пошло-попсовое из колонок. Отец по профессии инженер нефтеналивных систем. Я не помню его на танцевальной площадке. Мне всегда казалось, что его успехи в танце хуже, чем у Вжик, даже хуже, чем у совсем деревянного в этом плане Валерки. Мама – ландшафтный дизайнер, иногда танцевала на даче вальс, но не с отцом, а со мной или другом семьи дядей Андреем. При этом частенько сбивалась с такта. Я был, что называется, одарён в двух вещах. В математике, но тут как раз всё предсказуемо – оба родителя закончили математические классы. И в танце.
