…Но снова – в поиск. На руинах прошлых жизней,
В осколках будущего, в отблесках «сейчас»
Ты забываешь о потерянной отчизне,
Ты падаешь в водовороты пошлых фраз.
Не удержаться, но – ты сможешь, ты же должен
В той пустоте, в том запустеньи и печали
Найти детей, каким еще не сложно
Расправить крылья не из латекса и стали.
На каждой улице встречаешь оболочки,
И каждый раз с надеждой ловишь взгляд, но…
Везде все пусто, все зрачки – одною точкой,
Всем безразлично. Всем слишком наглядно.
А ты идешь по перевернутым мостам,
По пресеченной местности проспектов,
И ищешь, ищешь, ищешь! Где-то там
Есть дети незабытых еще спектров.
Влад Вегашин
Николай Иванович запахнул пальто и поежился. Холодно, ветер пронизывающий, хотя мороза пока еще нет. На душе тревожно и неуютно. Казалось, все привычное рушится, а на его месте возникает нечто непонятное, нечто абсолютно чуждое, вызывающее какой-то подспудный страх, зовущее туда, где человеку вовсе не место, даже если он не совсем человек. Прокурор тяжело вздохнул, переложил из правой в левую руку свой старый потертый портфель и не спеша двинулся по Тверской в сторону Глинищевского переулка.
Интересно, кому и по какой причине он понадобился в Генеральной прокуратуре? Позвонили: завтра срочно прибыть, отговорки не помогли, пришлось переться в Москву, будь она неладна. Николай Иванович никогда не любил этот суетный город – все куда-то бегут, несутся, не помня себя. После пары часов пребывания в Москве у него начинала болеть голова, поэтому он посещал столицу крайне редко, и только если не было иного выхода. Сейчас был как раз такой случай. У начальства ведь семь пятниц на неделе. Вызвали зачем-то и слова не сказали о причине. Хоть бы только никаких неприятностей не возникло. Старого приятеля, Сашку Холмогорова, вот так вызвали и уволили. Очень хотелось надеяться, что с самим Николаем Ивановичем такого не случится, ведь уволенному прокурору найти новую работу почти невозможно, а переквалифицироваться в адвокаты он желания не имел – терпеть не мог эту гнилую братию.
Два квартала от метро «Тверская» до Глинищевского переулка он миновал быстро, затем свернул, бросил взгляд на номер дома и пошел дальше. Через пять минут Николай Иванович открыл дверь генеральной прокуратуры и вошел. Внутри сообщил охраннику, что по вызову Татищева. Тот куда-то позвонил, выслушал ответ, проверил у посетителя документы и пробурчал, что того ждут на втором этаже, в двадцать шестом кабинете.
Найдя нужную дверь, прокурор осторожно постучал, все еще продолжая гадать, на кой черт его сюда вызвали.
– Войдите!
Николай Иванович отворил дверь и вошел. Его встретил внимательный, оценивающий взгляд пожилого лысого и грузного мужчины в темно-сером костюме в мелкую клетку.
– Николай Иванович? Солнцев? – поинтересовался хозяин кабинета.
– Да.
– Садитесь. Хотите чаю?
– Благодарю, нет. Я позавтракал.
– А я попью, – улыбнулся хозяин кабинета, но улыбнулся только губами, глаза так и остались настороженными и какими-то колючими. – Кстати, не представился. Татищев, Михаил Петрович. Старший советник юстиции.
– Очень приятно, – наклонил голову Николай Иванович, садясь. – Прошу объяснить мне, к чему такая срочность? У меня несколько незавершенных дел, а тут звонят: срочно езжайте в Москву, вас ждут. Я уже чего только не передумал…
– Ничего страшного, Николай Иванович, – заверил Татищев. – Просто мы хотим поручить вам кое-что. Все остальные ваши дела придется передать другим.
– Но как же… – растерялся петербуржец. – А кто закончит расследование в шестой школе?
– Ваши коллеги и закончат. А вас мы попросим заняться довольно-таки необычным, скажу больше, загадочным делом.
– Каким?
– Сейчас расскажу. – Во взгляде Татищева появилась жесткость. – Учтите, сперва вам придется дать подписку о неразглашении.
– Даже так? – искренне удивился Николай Иванович. – Хорошо. Это не проблема.
Хозяин кабинета подвинул в его сторону лист бумаги с текстом, напечатанным мелким шрифтом. Прокурор внимательно прочитал и мысленно покачал головой – подписка была нестандартной, куда более жесткой, и требовала скрывать подробности расследования даже от собственного начальства. Затем подписал, не совсем понимая, для чего это делает и почему соглашается.
– Очень хорошо, – кивнул Татищев, пряча подписку в ящик стола. – Теперь мы можем поговорить более предметно. Откровенно говоря, это расследование инициировано не нами, а американцами, израильтянами и новозеландцами. Мы были не в курсе данной ситуации, пока нас не ткнули в нее носом. Долго искали, кто способен в этом разобраться, затем выбрали вас.
– Можно по порядку? – попросил заинтригованный Николай Иванович. – А то я что-то недопонимаю.
– Можно. Три месяца назад генеральная прокуратура получила обращение прокуратуры американского города Далласа с просьбой расследовать происходящее в школе номер двадцать семь города Санкт-Петербурга. Причем, что под этим подразумевалось, тогда было неясно – американцы слова лишнего не сказали. По прошествии недели аналогичные просьбы мы получили также от полицейских управлений Иерусалима и Веллингтона, то есть Израиля и Новой Зеландии. Игнорировать их мы не имели права, лично президент вмешался, поэтому отправили в школу номер двадцать семь опытного юриста. Ничего необычного он там не обнаружил – школа как школа, дети как дети. Второй инспектор тоже ничего не нашел. Однако поведение инспекторов после посещения школы несколько отличалось от обычного, поэтому их заставили пройти тщательное медицинское обследование. Вывод психологов оказался довольно-таки странен – инспектора очень смутно помнят происходившее в школе, словно кто-то избирательно стер им несколько участков памяти, что сразу дало нам понять – обеспокоенность зарубежных коллег не беспочвенна. В этой школе действительно происходит что-то очень странное. Причем, то же самое творится в нескольких школах Далласа, Иерусалима и Веллингтона.