Его звали Джим Керри.
К середине декабря солнце превратило газон в блеклое соломенное пятно. По вечерам на десять минут – как и положено по городским нормативам – включалась поливалка, и изможденные травинки безучастно оседали в лужицах, точь-в-точь как волосы его умирающей матери на вспотевшем от морфия лбу.
Лос-Анджелес с апреля – истинное пекло: водохранилища пересыхают, воздух обжигает легкие, а прогнозы погоды щелкают, будто четки садиста: 36–36,5 – 40–39. На прошлой неделе по сизому небу полоснул, словно нож-выкидушка, F-16[1] – как раз в тот момент, когда садовника из особняка на Колибри-роуд хватил солнечный удар. Мужчина бился в судорогах, пока его пытались перенести в помещение, и вопил, что за три доллара договорился на медленный танец с Пресвятой Девой в живительной прохладе каньона.
Ночью в город приходит Санта-Ана. Этот дьявольский ветер оставляет от человека пустую оболочку; он развлекается воем полицейских сирен, пока зловещий оранжевый закат не догорит, осев на небе пурпурной копотью. А по утрам смог, пройдя ущелья, подбирается к его дому, сочится сквозь воздушные фильтры с новыми датчиками паралитического газа и обдает особняк своим смрадным дыханием.
После расставания и катастрофы прошло уже несколько месяцев. От прежнего Керри ничего не осталось: обросший и безучастный, он валялся голышом на постели. Не иначе ливанский заложник – подумали бы вы, взломав в этот момент камеры наблюдения. И все же, вглядываясь, не смогли бы отделаться от подспудной мысли: «Нет, человек на гигантской кровати перед теликом не похож на обычного затворника». Лишь при свете внезапно замерцавшего из глубины экрана алого логотипа Netflix вы бы воскликнули:
– Я знаю этого парня! Он везде – на билбордах, постерах и даже на коробках с кукурузными хлопьями. Это же кинозвезда – Джим Керри!
Всего несколько недель назад какой-то гад из его многочисленной охраны слил в The Hollywood Reporter тридцать секунд видеозаписи. Керри трепыхался в бассейне, обхватив колени руками и завывая под водой, как косатка, угодившая в сеть. Пресс-секретарь Сисси Бош заявила Variety, что Керри готовится к роли Иоанна Крестителя в фильме Терренса Малика, а тот, в свою очередь, благоразумно отказался от комментариев. За видео заплатили пятьдесят тысяч долларов. Достаточно, чтобы сыграть на самом святом из атавизмов – спонтанной реакции рынка.
Когда через забор вскарабкался пятый папарацци, охране пришлось нарастить ограду до четырех с половиной метров, опутать колючей проволокой и пропустить ток. Работы обошлись в восемьдесят пять тысяч долларов с учетом взятки для местной администрации. С тех пор со стороны забора регулярно доносились характерное шипение и визг попавшей под ток дикой живности. Джим расценивал происходящее как печальную необходимость, жертвоприношение братьев меньших своему божеству. Нашлись те, кто поверил в историю про Иоанна Крестителя, однако большинство по-прежнему не могло понять, почему Керри располнел и всхлипывал с отчетливым китайским акцентом.
Будильник показывал 2:58.
Керри не отрывался от телевизора уже семь часов.
Он смотрел все подряд. Сначала серию Ancient Predators про мегалодона, гигантскую акулу, тиранившую обитателей древних морей. Потом Cro-Magnon vs Neanderthal – историю первобытных племен, к моменту битвы за Европу позабывших об общих африканских корнях и сцепившихся в смертельной схватке. Кроманьонцы безжалостно истребляли кузенов, и голодные неандертальские сироты во французских пещерах смотрели на вьюгу, окончательно и бесповоротно – Джим это знал – укрывшую прошлое своим белым полотном.
У всех канадцев с французскими корнями, говорилось в фильме, есть неандертальские гены. Он потомок этих сирот. Керри показалось, что он гибнет вместе с ними, и слезы отчаяния заструились по лицу. Не в силах смотреть дальше, Джим нажал на паузу засаленным большим пальцем. Крошечные лица неандертальцев застыли в кадре. Керри затрясло, и десять минут он без остановки шептал:
– Боже, боже…
Netflix, озабоченный падением пропускной способности, вскоре вернулся к главному меню, и на Керри и его псов упал багровый отсвет логотипа. Оба ротвейлера – идентичные близнецы с челюстями-капканами – отзывались на кличку Иофиил. Им пришлось разделить имя на двоих ради экономии и эффективности: если один из его многочисленных врагов вломится в дом, Керри сможет призвать двоих псов одновременно.
Внезапно кольнул страх, что сейчас он встретит собственное затянувшееся небытие, и Керри даже усомнился в ценности бытия как признака биологического вида, застрявшего в круговороте ужаса и душевных страданий. Что, если последний вирусный пост, добавивший его помощникам головной боли, окажется правдой? Может быть, он и в самом деле разбился насмерть на сноуборде в Церматте? В каком-то ролике на YouTube говорилось, что в момент смерти время ведет себя странно: последние секунды растягиваются, захлестывая человека волнами экстраординарных переживаний. Что, если он недавно умер, но вместо ада или рая попал в прикроватное чистилище?
Керри слышал истории про лос-анджелесский морг. Скучающие сотрудники делают мерзкие снимки умерших знаменитостей и продают их TMZ[2] ради первоначального взноса за дом в долине. Керри переключился на YouTube, и алгоритмы, словно уловив его мысли, подкинули подборку посмертных снимков знаменитостей. Джон Леннон. Залитое кровью лицо на черном полиэтилене каталки. Выставлен на всеобщее обозрение. Если они не постеснялись сделать это с Джоном Ленноном…
Керри представил свое безжизненное тело, распухшее и вонючее, над которым, щелкая телефоном, склонились падальщики из морга.
Чертыхнулся и втянул носом воздух, не уверенный, дышит он при этом или нет.
Решив, что теплая струя мочи из его немолодой уретры восстановит онтологическую уверенность, Керри направился в туалет. Сердце колотилось. Вдруг оно остановится во сне, и его найдут только утром в собственном засохшем дерьме? Вдруг разыгравшаяся паранойя была предчувствием грядущей смерти, а несчастный случай в Церматте – лишь ловким отвлекающим маневром судьбы? Нет, если суждено умереть, нужно как следует подготовиться.
