– Бедная… я тебя никогда не забуду.
Томка держит сачок над унитазом. В сетке – самка гуппи. Несчастная сегодня мучилась: лежала на дне аквариума, всплывала из последних сил и вновь опускалась. То ли объелась, то ли оголодала, я точно не знаю, но агония продолжалась целый день. В конце концов, я предложил Томке проявить акт гуманизма – побыстрее прикончить бедную рыбку. Дочь согласилась утопить ее в унитазе.
И вот теперь она честно пытается исполнить свой долг перед природой. Я терпелив.
– Бедная, – повторяет Томка. Сачок покачивается в руке. – Мне будет тебя не хватать. Жила ты себе жила и вот, не дожила. Плыви себе на небо.
Слез, разумеется, нет (какие слезы у этого шестилетнего чертика!). Особого сожаления тоже не вижу.
– Прощай, ставридка, – со вздохом заканчивает дочка свою речь и переворачивает сачок. Тельце исхудавшей гуппешки летит вниз.
– Ой, пап!!! Смотри! Смотри быстрее!!!
Я смотрю… и брови мои взлетают: гуппи нарезает круги в унитазе. Она еще жива и отчаянно борется с судьбой.
– Папа, давай вытащим ее и унесем обратно!
– Нет.
– Ну, па-ап!
Томка никогда не реагирует на первый запрет. Чтобы категоричное «нет» впечаталось в мозг, нужно произнести его, по меньшей мере, раз десять.
– Пап, она еще может поплавать, смотри, как она радуется!
– Она не радуется, доченька, поверь мне.
– Нет, ей хорошо!!! Смотри, смотри!
Я непреклонен. Если врач сказал «в морг» – значит, в морг. Я и так сделал все возможное. Вынимать рыбу из унитаза, прерывая ее последний путь на небо, не собираюсь.
Я хладнокровно нажимаю кнопку слива. Гуппи исчезает в пучине.
Томка застывает с раскрытым ртом. Я с волнением жду вердикта.
И дожидаюсь:
– Балин, пап… мы ее потеряли!
Если мы с вами еще не знакомы, то разрешите представиться: Антон Данилов, 38 лет. У меня есть собственное детективное агентство (а чем еще заниматься бывшему оперуполномоченному уголовного розыска, ушедшему в отставку ввиду эстетических разногласий с системой? тапочки шить?). В агентстве у меня в подчинении состоят полтора десятка оболтусов, вполне, впрочем, толковых и готовых вести самостоятельную работу без оглядки на начальство. Еще у меня есть четырехкомнатная квартира с гостиной и рабочим кабинетом, две машины: одна, новенькая «хонда», на ходу, а вторая, старая отечественная «десяточка», ржавеет в дальнем гараже на окраине. Еще у меня осталось много друзей в органах, с которыми я иногда встречаюсь, чтобы выпить кружку пива (признаться, чаще использую их в своекорыстных целях).
Но это все мелочи. Главное – у меня есть дочка Тамара. Непотопляемый резиновый утенок. Ей шесть лет, она любит тяжелый рок («AC/DC», «Guns’n’Roses», Роб Зомби, Мэрилин Мэнсон – вот далеко не полный перечень ее любимчиков), фильмы ужасов, экзотических животных. Она хорошо танцует и умеет воспроизводить услышанные мелодии. Она, как уже упоминалось, почти никогда не плачет, ее трудно вывести из себя. Некоторые знакомые экстрасенсы утверждают, что в ней заложено что-то необычайное. Не смею возражать.
Мы живем вдвоем. Мать Томки и моя жена Марина Гамова бросила нас год назад. Это долгая и довольно грустная история, которую я, кстати, уже рассказывал. Моя матушка Софья Андреевна Данилова, в прошлом учительница физики и очень мудрый человек, говорит, что у некоторых женщин отсутствует материнский инстинкт. Я верю ей на слово, хотя до сих пор не могу смириться с мыслью, что из сотен тысяч женщин детородного возраста, живущих в нашем городе, я выбрал именно ту, у которой вместо сердца – замороженное филе трески.
Но мы с Томкой не в обиде. Нам хорошо вдвоем. Дочка, конечно, первое время страдала, но, как я уже говорил, она похожа на резиновую игрушку: сожмешь ее в кулаке – крякнет, но вскоре примет прежние формы. Тамарка привыкла к отсутствию матери, теперь ее семья – это я.
Все просто…
…Утопив в унитазе несчастную гуппи, мы отправляемся спать. Точнее, я укладываюсь рядом с дочкой на ее тесной кроватке в детской комнате. Балансирую, чтобы не упасть. Одна половина моего тела висит над полом. Томыч натягивает одеяло до подбородка.
– Пап, расскажи про Зайку и Самолетика.
– До конца дослушаешь?
– Постараюсь. Ты же знаешь, я не могу обещать.
Мне трудно удержаться от улыбки. Иногда Тамара ведет себя слишком взросло.
– Ладно, ты уж постарайся. Не хочется трещать вхолостую.
Томка почти не проявляла интереса к сказкам в купленных книжках, но, испытывая вполне объяснимую потребность общаться с дочерью перед сном, я сочинил для нее несколько собственных историй о трусоватом Зайке, который жил в дремучем лесу и никогда не видел неба, и его друге Самолетике. Однажды они встретились на опушке, познакомились и подружились.
По-моему, неплохая сказка получилась. По первому образованию я филолог, если кто запамятовал.
Я расправляю на коленях листы с отпечатанным на принтере текстом и начинаю читать.
«Зайка и Самолетик стали дружить и ходить друг другу в гости. Точнее, сначала в гости на летное поле приходил Зайка, потому что у Самолетика всегда имелись какие-нибудь неотложные дела. Ведь это был очень занятой и важный Самолетик, и он не любил слоняться по земле без дела.
Однажды Зайка очень долго сидел у кромки поля, наблюдая, как другие трудолюбивые самолетики взлетают и садятся, и все никак не мог отыскать глазами своего друга. И вот, наконец, он дождался.
Самолетик приземлился на полянке самым последним, когда солнце уже пряталось за деревьями.
– Фуф, – пропыхтел он, – устал. Привет, дружище!
– Привет, – ответил Зайка. Он во все глаза глядел на своего друга. Самолетик выглядел грустным. Крылья у него были облеплены зелеными листьями с каких-то неведомых деревьев и местами сильно поцарапаны. Правое колесико походило на пожеванный собакой старый башмак. Самолетик явно побывал в какой-то переделке.
– Что с тобой случилось? – спросил Зайка.
– Да так, – махнул крылом Самолетик, – упал.
– Упал?! Как?
Зайка от страха прижал уши. Он попытался представить, что это такое – упасть вниз с самого высокого голубого неба, но не смог. Ведь сам Зайка никогда не падал, только кубарем катился с какой-нибудь кочки, когда очень торопился домой, спасаясь от волка или лисы.
– Не пугайся, – сказал Самолетик, – падать не больно.
– Как это не больно? Ведь это же так высоко!
Самолетик ничего не ответил. Только откатился в сторону, покачал крыльями, отряхнулся, потопал колесиками. Потом фыркнул пропеллером.
– Придется менять колесо, – сказал он.
Зайка робко подполз ближе. Ему очень хотелось узнать, что же произошло с Самолетиком в небе.
– Почему ты такой грустный? – спросил Зайка.
