Желтые, сухие листья подхватывались ветром, и вихрь разметывал их по двору. Я смотрел, как дрожат лужи из окна кухни на пятом этаже. Что-то было не так, но я пока не мог понять, что именно.
Будто сама атмосфера вокруг меня изменилась за одну ночь: воздух стал густым, наполненным невозможной неподвижностью, одновременно зловещей и успокаивающей.
Мне пора было идти на работу, я сделал еще глоток кофе и решил выкурить сигарету. Табачный дым окутал меня, а затем выскользнул в холодный осенний воздух через окно.
Уже тогда я почувствовал, что с миром что-то не так. Мой город, обычно кипящий жизнью по утрам, стоял безмолвным, будто погрузился в глубокий сон. Казалось, кто-то прокрался, осторожно выключив щебет птиц и заморозив людские толпы на ходу.
Горнинск, который обычно был насыщен бесконечными звуками жизни, теперь был зловеще тих.
Звук автобусов, болтовня прохожих, лай бездомных собак – все исчезло, ничто не двигалось. Приписывая такую реакцию миру вокруг меня своему настроению, я затушил сигарету и вышел из дома.
Город казался зеркалом моих мыслей: полуденное солнце зависло в небе, не в силах пробиться сквозь серую пелену тьмы.
Я шел по пустым бульварам. Булыжники были покрыты толстым слоем снега, который хрустел под моими ботинками.
Фонари, окруженные световой дымкой дня, лениво парили в неподвижном воздухе.
Я огляделся, не в силах вспомнить, когда этот город казался мне таким красивым и заметил трамвай, который стоял на светофоре уже несколько часов. Водитель, мужчина средних лет, наклонился вперед, его лицо застыло в гримасе. Было очевидно, что он не просто уснул – время внезапно остановилось, оставив его запертым в этом моменте.
Когда я заглянул в тускло освещенный трамвай, ужас сжал мое горло. Пассажиры носили те же выражения – перекошенные от смеси удивления и страха, их глаза были прикованы к неизменному миру вокруг.
Я не задерживался надолго, ощущая, как по спине пробегает холод. Вместо этого я свернул с дороги и обнаружил больше знаков, подтверждающих, что это явление распространилось далеко за пределы моей улицы.
Заброшенные посреди дороги машины, перевернутые велосипеды, пешеходы, подвешенные на грани движения, пойманные в загадочную паутину неподвижности.
Я пытался осмыслить происходящее, направляясь к знакомому парку, где часто гулял в юности.
Когда я пересек улицу, я увидел сцену, которая навсегда запечатлелась в моей памяти: кот, пойманный в хаосе, был подвешен в воздухе, вытянув лапы всего в нескольких дюймах от земли. Жестокая игра судьбы – навечно увековеченная в невозможном танце. Пара, пойманная в нежных объятиях, застыла, будто позировала для памятника утраченной любви.
Эта картина времени разворачивалась передо мной, пока я медленно шел по опустевшему городу. Чем больше я видел, тем больше понимал, что это не плод моего воображения.
Все было реально: город действительно застыл. Сердце бешено колотилось, пока я делал глубокие вдохи, пытаясь успокоить внутренний хаос и понять, что происходит.
Я продолжил свою прогулку по ледяным улицам, впитывая жуткую красоту замершего мира. Я чувствовал себя единственным зрителем в огромном заброшенном театре.
Пробираясь через снег, я добрался до парка. Ледяные деревья тихо покачивались в неподвижности, их голые ветви словно царапали плотные облака в попытке освободиться.
Осторожно идя по тропинке, которая вела через парк, я вспомнил моменты из детства. Воспоминания о том, как играл в футбол с друзьями в этом самом парке, как смотрел закат с моей первой любовью и слушал музыку в юности.
Теперь, когда я шел по парку, эти воспоминания казались древней историей, трудно было поверить, что все это случилось в мире, который теперь погружен в тишину и неподвижность.
Слева от меня бледное зимнее небо отражалось в пруду, который, казалось, хранил тайну – безмолвную и бесконечную.
Моя первая мысль была, что это сон, и я ущипнул себя на всякий случай. Но моя кожа затрепетала от дискомфорта, подтверждая реальность происходящего.
Мое внимание привлек блеск серебра – велосипед, застывший на пустынной улице. Я пошел к нему и при ближайшем рассмотрении обнаружил, что он не тронут временем. Его цепь была неподвижна, шины не были смяты под весом, на руле не было отпечатков пальцев.
Совсем рядом меня манил открытой дверью продуктовый магазин.
Я подошел к нему, и дверь захлопнулась от ветра. Кассир и трое покупателей внутри застыли, словно восковые фигуры, замерев посреди своих будничных дел.
Некоторые покупатели, замершие в процессе извлечения товаров из своих корзин или пакетов, выглядели неуклюже, будто их разместили в странной галерее искусств – обычные люди, навечно замороженные во времени. Я двигался среди них, слыша только биение собственного сердца, отдающееся эхом в пустых проходах.
Отражаясь от пустых полок, я взял яблоко.
Его кожа была холодной и скользкой под моими пальцами, сохраняя легкую влажность, как будто его только что сорвали.
– Что, черт возьми, здесь происходит? – воскликнул я.
Покинув магазин, я направился в офис, где работал.
Если где-то и должно было продолжаться движение, то в офисе, наполненном постоянным тиканьем часов и механической ритмичностью жизней сотрудников.
Увы, офисное пространство превратилось в какой-то извращенный музей. Все осталось на своих местах, будто жизнь только что оставила отпечаток своего недавнего присутствия. Степлеры все еще лежали на столах, будто готовились к возвращению своих владельцев. Телефоны беспомощно свисали с креплений, голоса в проводах как будто замерли.
И здесь все было мертво.
Вдруг я услышал всхлипывания. Явно плакала девушка.
Ее голос был приглушен, но эхом отдавался в узком пустынном коридоре офиса. Каждый всхлип казался нереальным, усиливая ее призрачное присутствие.
Я последовал на звук плача, пока не нашел его источник. Девушка прижалась к стеклу окна своего кабинета на седьмом этаже. Через слезы, струившиеся по ее лицу, я с трудом узнал в ней сотрудницу коммерческого отдела – скромную девушку, с которой я разговаривал только по работе, когда возникала необходимость. Она работала старшим менеджером, звали ее Виктория.
Следует отметить, что эта стройная красавица с голубыми глазами и длинными темными волосами, всегда одетая в джинсы и черную водолазку, явно не питала ко мне симпатии. Причем при каждой удобной возможности она пыталась это показать.
Я никогда не понимал, в чем была ее проблема. Может быть, ее раздражала разница в возрасте между нами или то, что я просто выполнял свою работу, стараясь поддерживать дружелюбную атмосферу в коллективе.
Как бы там ни было, Виктория никогда особо не симпатизировала мне.
