Пролог. Дальше поезд не идёт
Станции поездов…
Холодный осенний день и пустой павильон. Небо, заполненное облаками, и редкие всплески солнца. Железнодорожная станция, остановившийся поезд.
Девушка лет двадцати заглядывает в раскрывшиеся двери вагона. Её ноги устали от ожидания, от промозглой погоды замёрзли побледневшие лицо и руки. Желание встречи рано подняло с кровати, протащило две остановки на маршрутном автобусе, протянуло по длинной извилистой дорожке, приказало ждать на холодной мокрой скамейке. Но как иначе? Издалека прибывает младшая сестрёнка. Километры разделяющих их рельсов, годы не видеть лицо друг друга. Это последняя остановка, дальше едет только машинист. Но где же она, дорогая сестрица? Долго возится со своими нарядными чемоданами.
Девушка на станции в очередной раз переминается с ноги на ногу. Сыро… Дни дождей насытили воздух влагой. Грянувший с ними туман расползается по дальним углам павильона. Вот-вот заглотит этот железно-каменный мир неказистых построек и столбов. Последние вагоны уже в его объятьях, на очереди здание кассы и самая невинная жертва – ярко-красный кофейный автомат. Когда же?..
Всё время в полном одиночестве. Даже сейчас никто не сходит с поезда. Близлежащий жилой массив, прилегающий чудесный парк обычно не оставляют эту станцию безлюдной. Но никого. Не приходят, не уходят, не спешат, не гремят чемоданами. Ни крика людей, ни визга детей. В пространстве движется только отходящий от поезда пар. Хотя… Знаете, кто-то идёт от последнего вагона. Его не выдаёт звук, он спрятан среди клубов тумана.
Кто там?.. Справа. За облаком белой дымки. Чёрный пиджак, галстук, белая рубашка… словно идут сами по себе или их несёт на себе злобный дух. Он практически растворяется в окружающем дыме своей обители. Его роль сошла бы к обычному прохожему, но незнакомец взял на себя обязательства кондуктора. Следовать вдоль вагонов. И первого, и второго объединило бы одно стремление – искать задержавшихся. Девушке выпало оказаться на пути следования. С этих рельсов так просто не сойдёшь…
Прогудели трубы, старый состав утомлен ожиданием неторопливых пассажиров. Для входа на станцию обслуживания на нём слишком много лишнего груза. Знать бы только машинисту, что никто из пассажиров больше не сойдёт. Они, раскинутые на креслах, не спешат оставить вагоны, ждут отправления в холодное чёрное депо.
Ещё больше пара вырывается наружу. Идущий вдоль состава расплывается в среде мелких капель. И девушке, конечно, кажется, что он исчез, ушёл вдаль. Но тот, кто идёт от последнего вагона, становится только ближе.
…
Машинист ещё раз дёрнул рычаг звукового оповещателя. Безэмоциональный женский голос пошёл звенеть по вагонам. Пробудить заснувших, прогнать задержавшихся. Каждодневная изматывающая работа, часы в пути, дни и ночи, не закрывая глаз. Как же старик устал. Впрочем, конец работы, въезд в депо – для него все равно что вход в рай. Протирает запотевшее стекло, все мысли лишь о конце смены. Смены, дня, недели и своих серых дней.
Впрочем, на этой стороне меркнувшего света остаётся одно дело для него. Спина болит, ноги ломит. Всё же машинист поднимается из своего старого затёртого кресла. Неспешно надевает бледно-зелёную фуражку, пальцами проглаживает по седым волосам. После идёт по вагонам. Разогнать тех, кому предыдущие воззвания показались неубедительными. Его пожизненная роль. Ходить с грозным видом строгого контролёра по вагонам. За десятки лет непрерывной работы исходил каждый из них тысячу раз. Они навечно запомнят шорох его затёртых сапог. Этот поезд также стар, как и его верный рулевой. Поржавел и покосился. Судьба отправит их на кладбище по одному маршрутному листу.
Но до того надо всё-таки закончить этот чёртов рейс.
Несколько часов назад ещё за чертой города погода казалась не по-осеннему ясная. Голубое небо, пляшущие лучи солнца, бело-серые облака. Тут же в ограде высоких домов, плотных застроек, громадных заводов, развилок и перекрёстков дорог сумрачно и гадко. Туман – любимчик утренней сырости уже не просто крадётся вдоль железнодорожной станции, он нынче проникает в поезд через открытые двери. Его полупрозрачный слой равномерно ложится на каждое кресло, словно тончайшая вуаль. Дыханием конденсирующего пара запотели все стёкла. Капли, имитации слёз, бегут вниз. Много их. Слёз.
– Эй! Каким же важным делом вы заняты, что до сих пор не сошли с поезда?! – прикрикнул старик. Голос сердито-грозный. От его крика вздрагивать очередным нарушителям. Ему же не первый раз лезть в карман за свистком и перцовым баллончиком. Их, задержавшихся, было много с момента первой отправки. И тем подобало быть под сильным влиянием алкоголя, наркотиков, а то в когтях дурмана психотропных веществ. Воры, бродяги, бездомные. Грязные, лохматые, оборванные. Чтобы две леди сидели и пили чай, такого старик ещё не видел.
Морщинистый лоб нахмурился, брови поднялись. Сам верный долгу машинист постепенно ускоряет темп.
– Я к вам обращаюсь, – его воззвания один за другим повисают в остывшем воздухе.
Две женщины за столом. У края стоит налитая до краёв чашка побелённого молоком кофе. От неё до сих поднимается, кружится дымок. Огромная с кружевами шляпа на голове дамы, сидящей спиной к приближающемуся машинисту, закрывает лица обеих нарушительниц. В сумраке закрытых штор их чаепитие пугающе неуместно.
– Что вы задумали? Дальше поезд не идёт. Всё. Конечная.
Конечная… Конечная для всех, кто не идёт из последнего вагона.
Одна женщина, что в шляпе, неподвижно сидит. Склонила голову на грудь, как если бы непробудно спала. Крик старика для неё, что колыбельная. Другая… Машинист никак не поймёт. Глаза устали, болят. Ему надоело, как же ему надоело. Туман застилает. Изображение плывёт. Дайте ему отдохнуть, оставьте вагоны.
А вторая девушка дрожит. Дрожит, как от страшного холода. Из её намазанных помадой губ вырывается что-то тихое и неразличимое, тому свидетель пар. И шорох слышится сбивчивых фраз, еле выговоренных слов.
– Что с вами? – некоторое раздражение в голосе машиниста переменилось на нечто встревоженное и взволнованное.
Белое лицо, дёргающиеся губы, оцепеневшие глаза опущены вниз. Встревоженные волосы свисают с головы, ложатся на щёки и лоб, частично закрывая лицо. Её бьют страшный озноб. Наркотики? Старик никогда бы не повесил этот ужасный ярлык на столь ухоженную внешность. Но видно же, что она не в себе. Не спасающая от дрожи тёмно-зелёная куртка накинута на плечи, на шею намотан шарф, из-под последнего выглядывает розовый свитер. Её посиневшая рука лежит на столике рядом с фарфоровой тарелкой и прочим приготовленным для чаепития идеально отполированным сервизом.
