Увы, это был только сон. Он знал об этом и молил дарующего сны не прерывать его, оставить при нем сколь можно дольше незабываемые ощущения. Пусть длится и длится стремительный бег баркентины, пусть она вырвется наконец из бухты на близкий уже морской простор, взорвет синеву форштевнем и устремится к недосягаемому горизонту. После таких снов всегда побаливало сердце…
Константин Константинович побрился и тоскливо подумал: «Хотя бы полсигареты сейчас, хотя бы чинарик!..». И чтобы задавить нестерпимое сосущее желание первой утренней затяжки, бросил в рот леденец.
Его одежда и теперь еще «воняла табачищем», о чем не преминула заметить хозяйка квартиры Павлина Тарасовна, сдававшая комнату приехавшему с Севера жильцу. Старушка жила одна и обладала отменным здоровьем, чем очень гордилась, ссылаясь при этом на то, что всю свою долгую жизнь проработала завучем в школе, а это занятие можно приравнять к каторге среди будущих рецидивистов, для которых нет ничего святого, которые ежедневно и ежечасно пили из нее кровь. А здоровье осталось при ней, потому что она тоже не лыком шита, она не чикалась с ними, она умела держать их в узде, а каждая моральная победа над хулиганами добавляла ей лишний год жизни. «Который ты, старая ведьма, отбирала у них», – мысленно заканчивал Константин Константинович, молча и терпеливо слушавший откровения бабки Павлины в те полчаса-час, что они по утрам вместе проводили на кухне.
Жилец не очень-то распахивался перед нею, но был «лопухом», а ее любопытство не знало границ. Выяснив, что он бросил курить «из-за сердца», бабка Павлина похвалила его единственный раз, а после только «учила жить».
– Мои сыночки, слава богу, не табашники, не выпивохи и не бродяги бездомные, – заявила моралистка, когда он пожаловался, что всё еще хочет курить. – Потому у сынов моих успехи наглядные. Старшенький – капитан первого ранга, профессор медицинской академии…
– Полковник медицинской службы, – поправил ее Константин Константинович.
– Для кого полковник, а для меня – первого ранга капитан! – отрезала Павлина Тарасовна. – И не где-нибудь – в Ленинграде! Младшенький тоже при флоте. Он – второго ранга, на Тихом служит. Они, Константин, на днях возвращаются ко мне, и…
– А мне, стало быть, по шапке? – закончил он за нее.
– Стало быть, так, – пожала она плечами. – Придется съехать. Грише, старшему, база дает квартиру. Он человек семейный, с детьми, а Марк пока не женат. Будет жить со мной.
– Непорядок, – усмехнулся Константин Константинович. – Еще без жены и детишек, а уже кавторанг!
– Была у него здесь… – нехотя пояснила старуха. – Была да выскочила за другого.
– Значит, не его была, – сказал Константин Константинович, вываливая на сковороду с шипящей яичницей мелко нарезанную колбасу.
– Ясно, не его! – загорячилась старуха. – А каково Марку?! Когда она овдовела, я сразу подумала, что бог шельму метит: недолго музыка играла! А все-таки осталась она не одна, с мальчишкой, а пасынок – что за радость отчиму, ведь Марк из-за этой крали и добился перевода сюда. Мне бы в радость, а как подумаю про чужого мальчишку – кошки скребут на сердце.
