Автореферат на тему, кем я был, чем я стал и что (кто) есть у меня. Вместо предисловия
Итак, был я когда-то, как и все человекообразные, яйцеклеткой, которая, пройдя все стадии, определённые природой, появилась на свет 13 сентября 1933 года в виде горластого младенца. Земную жизнь пройдя сверх половины, этот младенец поусох, поутих, частично оглох, завёл клюку для подпоры, словом, превратился в старпёра-пенсионера, обросшего сухопутным мхом поверх ещё сохранившихся на некоторых выдающихся местах морских ракушек, а такоже тины, водорослей, песка и прибрежной гальки.
Замечу далее, что в дате моего рождения имеется аж три тройки, а цифра «3» обладает, как мне кажется, магическими свойствами, ибо фигурирует на всех этапах жизни русского человека в частности и российского гражданина вообще. К примеру, сбрасываются (-лись) на троих и, было время, по три рваных. Бывает, правда, что третий – лишний, но это исключение, характерное для любовных треугольников. Дальнейшее перечисление употреблений мистической цифири большого смысла не имеет, однако же добавлю, что как-то услышал от единоутробного брата своего фразу, определившую три моих ипостаси: «Ты, братан, полуморяк, полухудожник и полуписатель». «Недоделок, словом», – задумчиво констатировал я. «Отнюдь, – сказал он голосом известного экономиста. – Вспомни того, кто есть един в трёх лицах. Он воспарил и довёл человечество до христианства, а ты, сколотив воедино три полена своей сущности, вроде как завершил свою судьбу». «Воссоздав её в виде основательного чурбака», – вновь констатировал я, а в ответ получил хитрую усмешку.
На этом, собственно, можно было бы завершить сей автореферат, ибо все детали, все подробности моей бренной жизни описаны в романе воспоминаний «Похвальное слово Бахусу, или Верстовые столбы бродячего живописца». Название опуса говорит само за себя, ибо по затейливым тропинкам жизни я пробирался от столба до столба, следуя завету князя-крестителя Руси, который не принял мусульманство по той причине, что «веселие Руси есть пити, не можем без того быти». Однако отсылать кого бы то ни было к литературным журналам, которые надо ещё найти – дело неблагодарное, а потому кое о чём всё же проболтаюсь.
В своё время я закончил два учебных заведения и два – не закончил. Так как моё появление на свет произошло в северном Казахстане, то в городе Щучинске Кокчетавской области я получил свидетельство об окончании семи классов в неполной средней школе №1. Много позже в городе Кишинёве я получил диплом об окончании Республиканского художественного училища. А не закончил я Художественное ремесленное училище №42 в городе Свердловске, и, после убытия из страны виноградной лозы, Молдавии, также не завершил обучения в Московском Государственном Академическом Художественном Институте им. В. И. Сурикова. Институт покинул в глубокой тайне от друзей и сокурсников, не понимавших моей застарелой болезни – тяги к морю. Таким образом, совершив ретираду, я бросил якорь в некогда прусском городе Кёнигсберге, ставшем Калининградом и столицей советских рыбаков. К славной когорте пахарей моря и примкнул экс-студент, конечно же, сразу воздвигнув основательный верстовой столб – отправную точку для странствий по солёным хлябям мирового океана. Между прочим, здесь, в Кёниге, я не закончил (видимо, по застарелой привычке) третье учебное заведение: Среднее мореходное училище. То ли мистическая цифирь подыграла этому (третье – лишнее), то ли лень-матушка, но, думаю, истина в другом: я вовремя понял, что стезя судоводителя – не для меня. Мой удел – свайка, тросá, палуба и те её мелочи, которые на морском языке называются «дельными вещами». Ибо я «был, о море, твой пловец». Однажды доплавался до того, что оказался в Балтийском отряде учебных судов. Сначала в должности матроса и подшкипера, потом – боцмана. Три года под парусами трёхмачтовой баркентины – мои главные морские университеты и самое счастливое время жизни. Именно тогда я женился, ушёл из учебного отряда, переведённого в Ригу, снова рыбачил и наконец оказался на Урале, не корысти ради, а токмо волею повлиявшей на мя жены.
Во-первых, родился сын, во-вторых, я вернулся из самого длительного рейса, длившегося 7 месяцев 15 дней, и, в-третьих, что самое главное, супруга поведала мне о своих страхах. Мол, а когда на море качка и бушует ураган, и стены дома сотрясаются от штормового ветра, колобродящего за окном, в заливе, страхи её касались благоверного: каково там ему, в синем и далёком океане, где-то возле Африки или Ньюфаундленда?! Сказалась и послерейсовая усталость. В это время легко даётся любое решение. Я знал, что в Кёниге оставаться нельзя. Останусь – рано или поздно снова сбегу в моря, а вёрсты, отделившие Урал от Балтики, казались достаточной гарантией для оседлого образа жизни на мёртвом якоре с пережёвыванием и перевариванием былых впечатлений при помощи кисти и карандаша. Впрочем, я ещё дважды возвращался на моря. Во-первых, в 1967 году, совместно с уральским художником Аркадием Охлупиным, сделал рейс на барке «Крузенштерн» по маршруту Рига—Севастополь—Риека (Югославия) —Марсель—Рига. При этом в Севастополе, когда студия «Молдова-фильм» снимала на барке ленту «Рыцарь мечты», я шапочно познакомился с Владиславом Крапивиным, хотя окончательно свёл нас Свердловск. Во-вторых, в середине 70-х работал матросом на калининградской плавбазе «Ленинская „Искра“». И именно тогда в последний раз мне пришлось видеть океан с борта рыбопромыслового судна.
Особых успехов живопись мне не принесла. Урал социалистический и идеология ведущей и направляющей требовали не морских пейзажей, а пафоса трудовых будней гегемона-рабочего или хотя бы труженика села. Я иногда участвовал в городских и областных выставках, а когда близился крах социализма с человеческим лицом, угодил на последнюю зональную выставку, имевшую место бысть в Свердловске. Конечно, случались и персональные выставки. С одной из них Областное управление культуры приобрело для Ирбитского художественного музея картину «На дальних берегах». Так как сие произошло ещё в период исторического материализма, то холст благополучно пылился потом много лет в запасниках музея. Когда ирбитчане решили создать Музей уральского искусства и начали перебирать и считать свою недвижимость, картина всплыла и, видимо, произвела какое-то впечатление, так как дирекция музея сочла нужным разыскать автора, что-то у него купить, а потом и устроить выставку в новосозданном музее. Выставка эта открылась и закрылась в положенные сроки, то есть ровно за год до того, когда мне, автору, предстояло окончательно превратиться в дремучего старпёра 75-ти лет от роду.
