Мечислав уже довольно долго шатался по центру города, поглядывая на здания. Это был обычный рабочий день, обеденное время которого Мечик проводил, изучая свой любимый город. Гродно стал ему родным, хотя родился он в небольшом городке неподалёку.
Старые, кривые улочки, величественные костёлы – в это всё трудно было не влюбиться. Мечик и не пытался противиться обаянию города. Уже в первый приезд он знал, что хотел бы жить здесь, среди всей этой красивой старины, которая не пугала человека своим величием, хотя подобное можно было сказать, к примеру, о Фарном костёле, но всё же нет – и он был Мечику своим как друг детства, с которым связывают годы мелких шалостей и грубых проступков, радостей и обид; гродненская старина умиротворяла горожан, добродушно улыбаясь им миловидными фасадами с маленькими балкончиками над каменным тротуаром.
Вот уже несколько лет блестящий выпускник одного из польских университетов, магистр исторических наук – пан Мечислав, трудился, не покладая рук, совсем не по своей специальности. Работать приходилось не головой, а руками и хотя, в сущности, Мечик ничего не имел против такой работы, в глубине души копошилась обида ни то на себя, ни то на кого-то ещё…
Чтобы философствовать, впрочем, у Мечислава было не очень много времени. Парень уже успел обзавестись женой и маленьким ребёнком, и оба этих родных и близких ему человека, разумеется, требовали самого пристального внимания, которое Мечик с удовольствием отдавал им, не забывая при этом и о своём творчестве.
Творить же Мечислав мог не только исторические заметки, но и картины. Историк действительно неплохо рисовал. Такая одарённость, безусловно, ещё больше способствовала желанию Мечика работать своим разумом, а не мускулами.
Во внешнем облике этого молодого, двадцати с лишним лет от роду, человека, была заметна опрятность.
Характер пана Мечислава был не самый спокойный, хотя этот добрый по натуре парень не был лишён рассудительности и обладал способностью сдерживать горячие порывы своей души, в те моменты, когда она звала его к активным действиям. Разум подсказывал Мечику, что активные действия не всегда нужны и что вот так вот просто взять и дать нерадивому балбесу по физиономии – не всегда лучшее, пусть даже и очень желанное, решение.
Не смотря на невозможность зарабатывать своей любимой специальностью – историей, хоть сколько-нибудь приличные деньги, Мечислав не бросал своих занятий на ниве Клио, а просто делал это в свободное от основной работы время.
Так и теперь, в свой обед, молодой человек бродил по городу и подмечал то, что ему было нужно для заметок, которые он публиковал в исторических журналах. В разработке у историка было сразу несколько статей, кроме того прогулки по Гродно обычно вдохновляли его на новые идеи для исторических трудов, поэтому он не спешил возвращаться на работу, а всё бродил и бродил среди прохожих, снующих по своим делам, как обычно в такое время, немного спешащих и угрюмых.
Мечислава сильно удручало то, что в его любимом городе уже давно довольно безалаберно относились к историческому наследию. Мечик был активным критиком действий городской администрации, разрушающей старинные ансамбли улочек и площадей города. Стараясь хотя бы зафиксировать на фото, уничтожаемых людьми молчаливых свидетелей прошлого, Мечислав не раз корил себя, если не успевал к какому-нибудь домику, со своим фотоаппаратом, раньше, чем к нему успевали разношёрстные группы рабочих с бульдозером. Поэтому он с большим вниманием продолжал бродить по старому центру, вглядываясь в знакомые кварталы и, с внутренним трепетом, представлял себе очередные работы по улучшению городской инфраструктуры, которые через раз сводились к разрушению горячо любимого им красивого белорусского города.
Теперь он шёл по улице Советской, которая выглядела совсем не по-советски. В одном из закоулков открывающихся глазу с этой улицы, несколько человек в робах копали яму.
Одним из больших интересов Мечислава была археология. Знания молодого человека в этой дисциплине были поистине обширными. Ещё в годы первых курсов университета, он активно совершенствовал свои навыки, обгоняя программу и удивляя преподавателей. Позднее Мечик любил осматривать траншеи, вырытые рабочими на улицах Гродно. В них почти всегда можно было найти что-то интересное для археолога. Сырая земля, её вид и запах, уже обещали Мечиславу уйму открытий и он легко находил удивительные вещи там, где другие прохожие видели лишь комья грязи, противно липнущие к чистой, ещё пахнущей свежей кожей и офисом, обуви. Рабочие частенько с недоумением смотрели на неизвестного им молодого человека, изучающего плоды их труда, но мало кто интересовался: что же понадобилось ему здесь и зачем нужно разглядывать, и перебирать кучи земли, выкинутые на обозрение прохожих большими лопатами – шуфлями, как их называли сами труженики городского хозяйства.
Мечик не стал сворачивать, чтобы посмотреть на яму рабочих в закоулке (он видел её в прошлый раз) а продолжил двигаться вперёд.
Дойдя до конца улицы, он повернул в сквер на месте разрушенного главного католического храма Гродно – Фары Витовта, и, пройдя мимо какой-то парочки занимающей, как обычно, скамейку у края сквера, свернул на улицу Замковую, направляясь в сторону гродненских королевских резиденций. Перед ним маячила высокая пожарная башня, смахивающая на средневековую оборонительную, с фигурным флюгером и бутафорским пожарником на верхней площадке.
Перейдя дорогу рядом с украшенным гербом Гродно особняком аристократов Хрептовичей, Мечислав направился к деревянной статуе великого князя Витовта, подаренной много лет назад литовцами, и, дойдя до нее, свернул налево в Новый замок. Позади остались ворота замка с фигурами каменных сфинксов, вот уже больше двухсот лет охранявших вход в королевскую резиденцию.
Свернув направо, Мечислав оказался на обрыве над мирным течением Немана, откуда открывался прекрасный вид на Старый замок и Коложскую церковь. Внизу, по набережной, двигались крошечные фигурки людей, солнце светило ярко и его тепло можно было легко почувствовать, подставив лицо с зажмуренными глазами под наполнявшее всё пространство сияние. Облака – широкие, покрытые невероятно сложными разводами, в просвете которых и горел яркий солнечный шар, заслоняли собою почти всё небо, и, казалось, висели низко над искрящимися зеленоватыми волнами реки, открывая в дали размытый голубой дымкой пейзаж, который изображал высокие холмы- горы над лесом.
