Я уже ложился спать в надежде отдохнуть после нескольких часов непрерывной работы, как кто-то постучался ко мне в дверь.
– Кто там? – спросил я.
– Частный пристав Кокорин! – отозвался голос из другой комнаты.
Удивленный таким поздним появлением лица, с которым я обыкновенно виделся по утрам и только по служебным обязанностям, я предположил, что ему не просто вздумалось побеседовать со мною. Я накинул на плечи халат и отомкнул дверь.
Кокорин вошел с видом человека, сильно озабоченного.
– Уже первый час ночи, – сказал я ему. – Какова причина вашего посещения? И чем могу служить?
– Извините, дело спешное, я являюсь сюда по приказанию полицеймейстера…
– Да прежде скажите, как вы прошли к моей комнате? Я не слыхал звонка.
Привычный, по своей должности, к беспрестанным происшествиям, я не горел особенным нетерпением немедленно узнать, в чем дело.
– Слуга ваш забыл запереть двери…
– Понимаю. Прошу садиться. Вы говорите, вас прислал полицеймейстер?
– Он приказал доложить вам об ужасном происшествии. У Русланова на балу убили дочь его, девицу Елену Владимировну…
– Может ли быть? Когда?
– Полчаса назад.
– Убийца задержан?
– Убийца неизвестен. Все ждут вас. Мы и протокола не составляли. Полицеймейстер распорядился, чтобы никого не выпускали из дома до вашего прибытия. Я приказал заложить экипаж.
Пока я одевался, а секретарь мой собирал в портфель канцелярские принадлежности, частный пристав рассказывал:
– Сегодня у Русланова бал по случаю помолвки его дочери. Гостей собралось много; там сейчас весь город и все уезды.
– Дочь Русланова должна была выйти, кажется, за Петровского? – спросил я.
– Так точно. Он там же. В разгар танцев невеста почувствовала себя дурно и пошла в свою комнату освежиться. Не прошло и пяти минут, как раздался крик. Петровский и многие из гостей бросились к ней… Ее нашли на кушетке умирающей…
– Что она? Отравлена? Задушена?
– Зарезана.
Я пожал плечами.
– И никаких следов?
– Никаких! Насколько я мог понять из слов полицеймейстера, который был на балу, никаких!
Пришли доложить, что экипаж готов, и мы отправились. Скоро лошади остановились в одной из соседних улиц, около подъезда большого дома, из окон второго этажа которого лился яркий свет. Мы заметили лица, прижавшиеся к стеклам: видимо, моего приезда ожидали с нетерпением.
Швейцар отворил двери. Я поднялся по лестнице, богато изукрашенной и уставленной растениями. На верху ее стояли несколько мужчин во фраках. Увидев металлические пуговицы моей форменной одежды, один из гостей быстро удалился, и не успел я дойти до бальной залы, как он возвратился под руку с полицеймейстером, полковником Матовым.
Этот последний, пожимая мне руку, сказал:
– Ну, Иван Васильевич, и голову потеряешь! Что за причина, понять нельзя! Во всем городе тихо и смирно, и вдруг – где же? на балу! – убийство. Среди многочисленного собрания! И концов нет…
– Пока Кокорин за мной ездил, вы ничего не смогли разузнать?
– Ничего.
– А гости не разъезжаются?
– Я просил всех подождать вашего приезда: кто знает, не окажется ли между ними виновный.
Мы шли по зале. Целый рой дам в бальных туалетах мелькал перед моими глазами. Иные ходили взад и вперед, другие сидели или стояли. Мужчины, густой толпой собравшись в кружок, делились друг с другом своими предположениями касательно таинственного происшествия. Музыканты сошли с хоров и чего-то ожидали. На лицах мужчин я видел любопытство, на лицах дам – недоумение и ужас.
Ко мне подошли несколько мужчин, прося освободить дам от тяжелой необходимости дожидаться составления какого-то акта, до которого им нет дела. Я внутренне соглашался со справедливостью такого требования. Но? во-первых, мне еще ничего не было известно, и Матов ничего не сказал мне о сделанных им распоряжениях, кроме того, что все выходы из дома заняты городовыми, а среди гостей, возможно, есть свидетели, показания которых могут иметь существенную важность для начала следствия. А во-вторых, подобное распоряжение входило в состав не моих, а полицейских функций.
Потому я попросил адресовавшихся ко мне гостей обратиться к полицеймейстеру. Но этот последний уже ушел за понятыми, без которых, как известно, осмотры не совершаются.
– Где хозяин дома? – спросил я.
Мне ответили, что он, вероятно, возле трупа. Несколько мгновений я и секретарь мой оставались в недоумении, не видя никого, кто бы показал нам, где находится убитая. Наконец один из слуг указал дорогу. Проходя через гостиную, я заметил девушку, лежавшую в обмороке на кушетке. Это была одна из ближайших подруг покойной, около нее суетились несколько человек.
Пройдя сквозь ряд комнат, мы дошли, наконец, до запертой двери. Комната, в которой мы находились, была совершенно пуста. Слуга объяснил, что следующая комната есть именно та самая, в которой Русланову нашли убитой. Я постучал в дверь, но никто не отзывался. Я повернул дверную ручку.
– Полиция! Боже мой, Боже мой! – раздался слабый женский голос. – Зачем тревожат нас в такую минуту!
Это говорила мать убитой. Бальное платье ее было изорвано и в крови. Она стояла на коленях, прислонившись головою к кушетке. Полнейшее отчаяние выражалось на ее лице.
Кушетка помещалась как раз против двери, в которую я вошел. Комната освещалась слабым светом висячей лампы с розовым колпаком и вся была заставлена диванами, креслами и растениями. Направо и налево было по одной запертой двери. Позади кушетки было растворенное окно, выходившее в коридор. На сажень от этого окна, в самом коридоре, было другое окно, открытое в сад. Других окон, выходящих на улицу или во двор, в этой комнате не было, и днем она освещалась через стеклянный потолок.
Я несколько мгновений оставался в недоумении, куда направиться. Мать убитой указала мне головою на правую дверь. Войдя в нее, я очутился в коридоре, увешанном портретами и освещенном рядом висячих ламп. Слева, почти в самом конце коридора, я увидал старика, лежавшего в кресле. Руки его были скрещены на груди, а голова свешена вниз. Лицо было покрыто смертельной бледностью, седые волосы спускались на лицо в беспорядке. Перед ним была запертая дверь.
Я слегка коснулся его плеча. Мы были знакомы, это был сам Русланов. Он меня узнал и, приподнявшись с кресла, сказал мне укоряющим голосом:
– Наконец-то вы приехали, господин судебный следователь! Посмотрите, что случилось! Боже мой! Боже мой! Вы должны раскрыть это дело. Не жалейте денег на сыщиков, но непременно раскройте злодеяние!
Он зарыдал и снова опустился в кресло.
Я постарался успокоить старика и добиться от него каких-либо практических указаний. Но Русланов только делал угрожающие жесты и клялся отомстить убийцам.