Всё прочее – литература
Литпроцесс
Торжественный запуск литпроцесса
состоялся в тихом Изящногорске
в десять утра по местному времени.
(Говорят, церемонию открытия посетил сам Президент,
загримированный на всякий случай под поэта-деревенщика.)
Раскрасневшийся мэр перерезал ленточку
и процесс пошёл:
зажужжали генераторы текстов,
начались фестивали и презентации,
возникли и сплотились вокруг кураторов
референтные группы.
С каждым днём таких групп становилось всё больше,
что неизбежно приводило к открытой конфронтации,
заключению стратегических союзов,
дезертирству и мародёрству.
Беспорядочные половые связи внутри групп
вызвали, в свою очередь,
невероятное количество текстов-мутантов,
похожих не только на мать с отцом,
но и на всех их единомышленников, включая кураторов.
Неразбериха сменилась смутой,
но на армию критиков полагаться не приходилось,
вояки только подливали масла в огонь.
Потом боевики из «Литературного джихада»
взорвали общежитие контролёров качества,
и страна забалансировала на грани гражданской войны.
Переодевшись верлибристом-западником,
Президент бежал за границу,
а в главные города страны вошли японские танка.
Начинался новый (экзотический) виток литпроцесса.
Модернисты
«Как хороши, как розовы мы были!» –
выстукивает некто Игорь Эс;
шлёт розаны Евтерпе на мобильный –
поэт в России умер, но не весь.
Вот прихватив аллюзии, коллажи
и прочий стихотворный инструмент,
Владимир Эм (как прежде эпатажен)
в горчичной кофте в свет выходит. Свет
садится на расшатанные стулья.
Мы видим в зале Николая Гэ,
пенсионерку с головой горгульи
и юношу в непарном сапоге.
Сначала читка, а потом фуршет, но
не хочется толкаться дотемна,
изображая Бога или жертву…
Багровый клён припал к окошку, а
по крыше шпарит оголтелый ливень.
Кто выступит с ноктюрном на трубе?
Иосиф Эм сбегает с чьей-то Лилей –
я полагаю, это Лиля Бэ.
Альбатрос
Эн живёт как придётся. Приходится туго вообще-то.
А душа того Эна как будто висит на прищепках
меж землёю и небом, которые сильно устали
и, возможно, со скуки готовы меняться местами,
что и делают, кстати, хотя без большого успеха.
Эн живёт, точно держит за хвост бесконечное эхо.
Переводит его на язык листопада и ветра.
Переходит в метро с облетающей ветки на ветку
облетевшую. Что ж… Не помочь ему, видно, и ладно.
Сочиняет стихи, иногда получается складно.
Сочиняет стихи, ничего не умеет помимо,
и печатает их на страницах «Херового мира».
Ибо Эн есть реликт и не может похвастать харизмой.
Месяцами небрит, состоит из одних атавизмов…
«Ну чего ты, чего?» – скажет Эну жена его Лена.
Пожалеет его. Ты бы лучше себя пожалела.
Джим
Сатори
Джим танцевал фанданго или сальсу
в техасском клубе «Сумрачный ковбой»;
в любовный треугольник не вписался,
ударился о стенку головой.
Его ногами били в коридоре
и на парковку вышвырнули, где
Джим пережил мгновение сатори
и так духовно вырос, что задел
макушкою туманность Андромеды
и в космосе открытом покружил…
Аптека. Ночь со вторника на среду.
Джим входит в дом.
Жена бранится: «Джим,
какого чёрта? Где тебя носило?»
Джим свирепеет, обувь сняв едва;
выталкивает в воздух слово Силы,
потом другие крепкие слова.
Машина времени
Джим времени машину изобрёл,
влетел в чужое прошлое, орёл.
А там жена, но только молодая
то принимает Джима за джедая,
то путает с мифическим царём.
Джим кипятится: «Что за детский сад!» –
подумав, возвращается назад,
выходит в изменённом настоящем.
Из зеркала на Джима смотрит ящер.
Джим холодеет и отводит взгляд.
Бросается к машине временной,
летит в родное будущее – ой,
кошмарный киборг по квартире кружит,
хохочет, называет Джима мужем,
кричит: «Добро пожаловать домой!»
Перевоплощение
Джим не желал перерождаться
но Джим в системе засветился.
Плывёт теперь к жене гражданской,
которой боссом приходился,
по морю перевоплощений…
И вот коричневым жучищем
в полу нащупывает щель он
и в поисках духовной пищи
летит на кухню из галута,
где целый вечер прохлаждался,
оказываясь почему-то
на той единственной гражданской.
Гадание
Маг
У мага восьмёркою шляпа,
масонский значок на груди;
скелет вылезает из шкафа,
пока он в асане сидит,
сиянием солнечным чакры
полощет который нисан,
и два его сердца от счастья
поют и стучат в унисон.
Скелет проползает на брюхе,
приветливо машет рукой.
Летают поддатые духи,
и демон какой-никакой,
а палец ему не клади в рот,
часами лежит на софе.
Кудесник зовёт его «Ирод»,
но это когда подшофе.
У демона сложное имя,
зато он в общении прост.
У демона когти что кии
и с рыжею кисточкой хвост.
Проснётся и думает: «Где я?» –
поэтому вовсе не спит.
Приходит жена чародея,
приносит технический спирт;
глотает, не морщась, красава,
на закусь берёт чернослив
и тоже садится в асану,
кокетливо чакры прикрыв.
Колесо Фортуны
Мы глотали колёса Фортуны
(две таблетки – и счастлив мгновенно);
задевали какие-то струны
в неподатливом сердце Вселенной.
И она становилась моложе,
прямо вот на глазах хорошела,
чудо-женщиной с матовой кожей
выгибала змеиную шею.
Говорила «спасибо, спасибо»,
изнутри озарялась, звенела…
Мы сидели, чисты и красивы,
на большом колесе обозренья.
Пролетали железные осы.
Города превращались в руины.
И неслись огневые колёса
по окутанной дымом равнине.
Дьявол
Дьявол приходит в гости в рабочий полдень:
шляпа восьмёркой, смокинг, резная трость.
А на челе его огненный знак Господень,
что не мешает видеть тебя насквозь.
Вежливый господин, утонченный даже,
лучшего собеседника – поискать…
Перстни на длинных пальцах, высок, вальяжен
