Был искристый декабрь, и в городе царила рождественская, предпраздничная атмосфера. Заснеженные площади и улицы, витрины магазинов и кафе, соборы, церкви, дома и изгороди, суда, ошвартованные у причала Южной бухты, ограды памятников и даже деревья – все было с заботой подготовлено к празднику, одето в гирлянды, красиво украшено.
Уже меньше недели оставалось до Сочельника, и этим субботним вечером на Сенатской площади и нарядных старинных улочках, прилегающих к ней, было очень оживленно. Стояла приятная, почти безветренная погода, площадь была ярко освещена, и крупными, слегка мокрыми хлопьями падал снег, дополняя собой картину, достойную рождественской открытки.
Осторожно ступая по заснеженной мостовой, через площадь шли двое – мужчина и женщина. Миновав памятник императору Александру II, они вышли на Алексантеринкату и далее направились на запад, от моря; пройдя еще сотню шагов, они вошли в небольшое итальянское кафе, уютно расположившееся на углу.
– Привет, – поздоровалась с ними по-русски официантка, едва они переступили порог.
– Привет, – мужчина ответил в тон ей.
Они выбрали столик у окна. Когда он помог своей спутнице снять пальто, она спросила:
– Вы знакомы?
– Нет. Я раньше не бывал здесь, и ее вижу впервые.
– Я заметила, тебя часто принимают за местного, когда мы приезжаем сюда.
– Финны – да; но она русская.
– Она еще так простецки это сказала.
– Очень милая, да.
Они присели за столик, и девушка принесла им меню; он внимательно посмотрел на ее лицо – и, заметив это, она улыбнулась в ответ.
– Спасибо, – он перевел взгляд на свою спутницу, и, прочитав упрек в ее глазах, в свою очередь, улыбнулся ей. А та – по всей видимости, сочтя эту эстафету забавной, – улыбнулась официантке.
– Рина, я просто подумал, что, может быть, действительно знаю ее, – сказал он, когда они остались вдвоем.
Вместо ответа Рина долго смотрела в окно за его спиной. Прошло не меньше минуты, прежде чем она заговорила снова:
– Знаешь, сегодня он не похож на город с населением в полмиллиона человек. Мне кажется, только я видела целый миллион.
– Я очень люблю его – особенно, в это время года. Он какой-то… потусторонний зимой.
– Когда придут твои друзья?
– Они уже здесь.
– Что?..
– Позади меня, в самом конце зала. Они нас не видели. Похоже, здорово увлечены разговором.
– Дмитрий, а почему мы здесь? Это некрасиво, ты не думаешь?
– По правде говоря… я думал, они появятся позже, и хотел кое-что сказать тебе, пока мы одни. Но теперь уже скажу после. Пойдем, а то я действительно некрасиво себя веду.
– Ты странный, – сказала Рина, поднимаясь из-за стола.
Друзья наконец заметили их, и, осторожно пробираясь к ним между столиками, Дмитрий помахал им рукой. Затем – после приветствий, объятий и поздравлений с приближающимся праздником – он представил их Рине.
Она познакомилась с Артуром, смуглым молодым человеком с добрыми глазами, который когда-то был коллегой Дмитрия, а в последние годы стал одним из самых близких его друзей; с высоким худощавым Антоном, которого Дмитрий знал с раннего детства, и с его очаровательной женой Наташей.
– Он вас очень любит, – нарочито доверительным тоном сказала им Рина, в шутку прикрыв ладонью лицо так, чтобы Дмитрий не мог его видеть, и сделав едва заметный жест в его сторону. – Последние несколько дней только и говорил, что о вас, и о том, как сильно хочет познакомить меня с вами.
– И мы его. Жаль, при такой большой любви нечасто удается увидеться, – ответил за всех Антон. – Вот и теперь – мы едва приехали, а вы уезжаете утром.
К ним подошел официант – на этот раз, это был местный парень, который говорил по-фински и по-английски; они заказали вина и пять порций пасты, которую он настойчиво рекомендовал как наивкуснейшую по эту сторону залива.
Когда молодой человек скрылся на кухне, Дмитрий сказал, продолжая прерванный разговор:
– Я все же не перестаю питать надежды, что, так или иначе, но однажды мы все будем жить в одном городе. Это просто ужасно глупо, если задуматься – проживать единственную жизнь на расстоянии от семьи, от друзей… Друзья, к слову, все равно, что семья.
– Я бы с удовольствием перебрался к вам в Петербург, – заметил Артур.
– Выберем лучше другое место, – кисло улыбнулся Дмитрий.
– Он не очень-то любит Петербург, – повторив тот же самый жест, сообщила Артуру Рина.
– …Вы расскажите лучше, как ваши дела? – Дмитрий сменил тему; аккуратно расправил салфетку у себя на коленях, поднял глаза и вопросительно посмотрел на Артура. – Какие планы на грядущий год? Что на работе?
Артур подумал немного.
– Меня уволили, – ответил он после небольшой паузы – и с таким безразличием, что Дмитрий невольно расхохотался.
– А чем ты занимался? – поинтересовалась Рина, мельком бросив на Дмитрия укорительный взгляд.
– Продавал страховки. Дерьмовая работа – совсем не жалко.
– Что же, хорошо, что так, – несколько неуверенно сказала она.
– А у меня ни в последнее время, ни на горизонте – ничего, заслуживающего внимания, – включился в разговор Антон. – Наташа будет защищать диплом.
– И мы еще хотели бы летом, после всего, ненадолго приехать к вам в гости, – добавила Наташа.
– Конечно, – Дмитрий кивнул ей; было заметно, что он очень обрадовался.
– Ну, а как вы сами? – в свою очередь, спросил их с Риной Артур.
– Я тоже подумываю уволиться, дружище, – ответил ему Дмитрий, также после небольшой паузы – и почти столь же безэмоционально.
Все, кроме Рины, посмотрели на него с удивлением.
– Но тебе же нравилось преподавать, – осторожно заметил Антон.
Дмитрий замялся – и Рина ответила вместо него:
– У него конфликт на кафедре.
Повисло неловкое молчание.
– А… что случилось? – Наташа наконец прервала эту паузу.
Дмитрий не сразу отреагировал; с полминуты он, собираясь с мыслями, сосредоточенно крутил в руках вилку, осторожно пробуя ее зубцы подушечкой большого пальца – так, словно хотел проверить их остроту; наконец, отложив ее подальше и глядя куда-то в сторону входной двери, ответил:
– Им не нравится, как я освещаю историю войны. Понимаете… у тех же студентов, которым я читаю историю, я веду еще курс общей философии. Иногда случается, что я смешиваю лекции – например, могу на каких-нибудь исторических примерах пояснить какие-то моменты, касающиеся, скажем, философии этики. Но война – это всегда сложная тема, а отношение к той войне – совершенно особенное; вы сами знаете.
– Я надеюсь, ты не подался в ревизионисты? – все в той же осторожной интонации поинтересовался Антон.
– Нет, нет, – Дмитрий покачал головой. – Но я, например, имел неосторожность сказать на одной из лекций, что на Нюрнбергском трибунале одни военные преступники судили других – имея в виду и союзников, и советскую сторону обвинения; вообще всех. И, пожалуй, наговорил еще немало других – не менее неосторожных – вещей.
