В конце сентября, перед трепетным зарождением нового, золотого, красочного месяца наступили внезапные холода, какие были свойственны только крайним северным побережьям раздробленной Священной Римской империи или же Норвегии. Над слегка подмёрзшей землёй почти каждый день расстилался белый перистый туман, а под вечер вплоть до самого утра, иногда прерываясь, моросил хлёсткий дождь, размывая своим постоянством межпросёлочные дороги и разводя в них вязкую грязь, в которой застревали не только тяжёлые торговые возы и телеги, но и обычные экипажные кареты. Ещё бывало так, что тихий и довольно спокойный ветер, следующий со стороны снеговых Альп, нахрапом поднимался ледяным вихрем и начинался слабый, но довольно страшный ураган. Он вяло раскачивал сухие верхушки седеющих золотом дубов и юных вечнозелёных елей; гремели по ночам железные и керамические кровли крыш, взвизгивали скрипящие оконные рамы, а незапертые двери то и дело нерадостно хлопали по каменным или же деревянным стенам крестьянских зданий, в трубах которых бушевал гневный вопль.
В 1650-х годах после религиозно-кровопролитной Тридцатилетней войны за гегемонию в Священной Римской Империи почти по всей её разграбленной территории настала послевоенная скорбная тишина. Но до этой тоски, прошедшим летом ещё больше обострился монетный кризис, и среди многих скупых крестьян пролетали грязные слухи о том, что вот-вот произойдёт великая революция или ещё лучше – государственный переворот. И буквально все с этим соглашались, однако дальше слепой идеи и концепции дело не продвигалось.
Упадок прогрессировал, увеличивая границы между богатыми и бедными, а цены на разную продукцию, даже на самые необходимые продукты приобретали небывалый рост. Странно, но почему-то именно в этот день – двадцать восьмого сентября – погода сказочным образом утихомирилась и даже переменилась. Наступили безмятежные безоблачные деньки, да такие ясные и солнечные, что этому мог позавидовать даже самый тёплый и светлый месяц – июль.
На пустынных русых полях возле старого хлебного города Хехингена растянулись длинные, блестящие слюдяным блеском паутинные пряди, случайно цеплявшиеся за желтовато-красные листья дубов, клёнов, за колючие стебли дикой безъягодной малины, прораставшей везде, где нужно и где нет. Люди юго-западных здешних мест больше всего были подвержены нападкам военного движения французов и в послевоенное время находились на остром краю бедности. А мужчины Хехингена, славившиеся в своих узких кругах своей особой выносливостью и силой, были вынуждены искать себе тяжёлую альтернативную работу, которую так удачно предложил туличный загадочный граф Генрих фон Леманн.
Тень мрачного графа уже много лет соприкасается с роскошным и таинственным замком Гогенцоллерн, и он не часто переступает его порог. Эта древняя каменная крепость располагалась в двух километрах от близлежащего малого городка Хехингена. А на высоте семьсот метров величие серого готичного замка, словно коршун в своём поднебесном гнезде, открыто восхваляло себя на холодном неприступном утёсе одноимённой горы, чей крутой склон славился невероятным разнообразием видов деревьев, окруживших замок своим упоительным великолепием.
В военное время он успешно сыграл роль защиты плодородных земель империи от враждебного натиска западных противников. Тогда по просьбе графа из ближайших торговых столиц, которые также были подвержены нападениям, к нему послали около пятисот мушкетёров и пехотинцев, дабы сдержать предстоящий штурм. Замок выполнил свою задачу, а Генриху почётно присудили ордер защитника крепости. Крепости, чья территория была окружена неприступной, но, к сожалению, частично порушенной и разбитой от артиллерийского штурма каменной стеной. Нижняя часть этой ограды имела дополнительное металлическое утолщение, чтобы стены не размывались от постоянных ливней, однако в последнее время и оно стало подводить.
Широкая ветвистая подъездная дорога ведёт нас прямо к замку, где сразу же за огромными двойными вратами, хрупко-деревянными, с чугунными вставками впереди и со стальными решётками позади, расположилась круговая дорога, ведущая на второй, более живой ярус замка. Там, прямо перед глазами, откуда не возьмись возникала маленькая католическая церковь, окружённая вдоль и поперёк стенами замка и вечно синеющими фиалками, от которой по праздникам доносился тонкий трезвон небольших колоколов. А вдоль ограждённой стены, перед вторым арочным проходом, на небольшой возвышенности, за церковью в ряд стояли древнейшие скульптуры всех прежних владельцев замка Гогенцоллерн, но не было самого графа Генриха вон Леманна и его давно усопших родителей…
Днём строения столь величественного замка сладко утопали в яркой зелени, постепенно принимающей рыжеватый окрас, и тем самым неохотно покоряясь извечному закону природы. С фасада по обыкновению прославлялся прекрасный розарий – граф очень любил и славился им, бережно хранил и вечно прохаживался в глубоком расстройстве и отчаянии, когда из-за похолоданий эти нежные цветы прекращали свой радостный цвет. В том маленьком закутке были представлены розы различных цветов, оттенков и сортов, даже самых редких, как считалось в Европе на тот момент, – тёмно-малиновых, почти что чёрных, таинственных… Они были отделены ото всех небольшими колоннами и ветвистым диким виноградником и роскошным чистым, рядом протекающим родником. Мало кто знает, что эти благородные, словно тень немецкого короля, цветы служат не только драгоценным украшением для мрачного замка, но и для его извечного благоухания, для того, чтобы напоминать всем земным существам о несправедливой скоротечности и хрупкости многих жизней.
Издали Гогенцоллерн кажется таким загадочным и таким опасным в своём архитектурном величии, но забавно то, что если приблизиться к его грязному порогу, к металлическим вратам, то ощущение опасности быстро сменяется в беспринципно лучшую сторону – благоговением к мощи его каменных стен. Гогенцоллерн давным-давно потерял свой первоначальный облик и единую концепцию постройки, ведь замок раз десять, не меньше, перестраивали, реконструировали и всячески дополняли окнами, балконами, зданиями, домами и особым декором.
Его основное здание состоит из большинства старых и нескольких новых готических пристроек и перегородок разной высоты и ширины с остроконечными пиками на керамической серой, отдающей болотной грустью крыше, с ветвистыми узорами на стенах. А его массивные коварные решётки, повешенные практически на всех узких окнах, страшат и манят взор каждого жителя Хехингена. Они, подобно вечному сну, делают замок невзрачным в плане восхищения его красоты, однако это так же воспевает его как грозного величественного правителя без капли сострадания в душе.
