Отдернув плотную штору и впустив в комнату дневной свет, мать обернулась и пристально взглянула Александре в лицо. Та невольно прикрыла глаза, спасаясь и от яркого солнечного луча, и от испытующего взгляда.
– Что с тобой? Почему ты так ужасно выглядишь?
Александра ждала именно этих вопросов, заданных именно в такой последовательности, – мать, как правило, всегда встречала ее этими словами. Обычно дочь отвечала, что ничего не случилось, – усталость, бессонница, много работы… Что было правдой, и мать это знала или угадывала. Но сейчас, едва заговорив, Александра поняла, что не сможет произнести ни слова прежним, естественным тоном.
– Ничего… Я устала…
Ее голос дрогнул и вдруг осип.
– То тебя к нам насильно не затащишь, то без предупреждения, без звонка являешься! И еще с сумкой… Ты уезжаешь?!
– Да, мама.
– И конечно, далеко?! И конечно, сказать об этом можно было только в самый последний момент?! Значит, в Новый год опять не вместе?! Или за неделю обернешься?
Александра стянула наконец с ноющего плеча ремень и опустила тяжелую сумку, набитую собранными впопыхах вещами и бумагами, на пол. Расстегнула куртку, но не сняла ее, тут же забыв, что хотела раздеться. Она все делала машинально, ее мысли были еще там, в мастерской, откуда пришлось так внезапно бежать. Художница не сразу услышала сердитый окрик матери:
– Да что с тобой, в конце концов?! Ты спишь, что ли?! Ты здорова?! Что случилось?!
– Я… правда хочу немного поспать.
Это было все, что смогла вымолвить женщина, но этих слов оказалось достаточно. Мать осеклась, очередной вопрос замер на ее губах. Помедлив, она уже другим, тревожным и мягким голосом произнесла:
– Ну конечно, сейчас я тебе постелю, в твоей комнате. Иди умойся и сразу ложись. Обедать потом. Да куртку-то сними!
Александра послушно, будто разом превратившись в ребенка, вернулась в прихожую, стянула мокрую куртку и повесила ее на вешалку. Прошла в ванную, заперлась, открыла кран. Набрала полные пригоршни теплой воды – роскошь, недоступная в ее брошенной мастерской, и ополоснула лицо. Почувствовав внезапную слабость, присела на бортик ванны. Вода продолжала бежать в раковину, постепенно делаясь все горячее, от нее поднимался пар и туманил зеркало… Александра уже не видела четко своего отражения, вместо него в клубах пара проступали совсем другие лица из недавнего прошлого…
Вот Маргарита – ее бегающий взгляд, нервно подрагивающие пальцы, крепко сжимающие очередную сигарету, словно собираясь ее раздавить. Такой она вчера утром появилась на пороге мастерской. Ее недомолвки, затем неожиданная откровенность, рассказ о своих мытарствах в Дании, о потерянной дочери, о провалившейся попытке украсть и вывезти в Россию собственного ребенка… Потом столь же неожиданная жестокость, напоминание о давнем ужасном дне, который Александра старалась, но не могла забыть… О том случае, когда подруга спасла ее от самоубийства и тем самым навеки записала Александру в свои должники.
А вот незнакомец, объявившийся вчера днем в мастерской, – холеный, дорого одетый адвокат. Его расспросы о Маргарите, обещание поделиться с нею некоей хорошей новостью относительно дочери.
И снова Маргарита, спустя какой-то час, в момент их последней встречи. На пороге пустой мастерской, из которой съехал сосед-художник и которую ей временно уступила для жилья Александра. Маргарита бледная, растерянная, с мокрой головой. С рыжих волос струится вода, ручейками стекая на шею, на грудь, на белье, видневшееся из-под расстегнутой кофты. Неожиданный порыв подруги – объятие, как оказалось, прощальное. Дрожь ее тела, которую успела ощутить художница.
И опять адвокат, каким Александра увидела его во второй раз, около полуночи, найдя в той самой мастерской, где простилась с подругой. Труп за дверью, застывший в позе сломанного манекена. Холодная рука, которой она едва осмелилась коснуться. На столе – остатки неудачного обеда, который они по старой памяти устроили с Маргаритой.
И наконец, последняя картина – та же мастерская, куда Александра заставила себя вернуться час спустя. Пепельница и грязные тарелки чисто вымыты, никаких остатков еды, стопка постельного белья, которую Александра оставила подруге, пропала. И самое невероятное – исчезло тело. В тщательно прибранной комнате ничего не указывало на то, что в ней кто-то обедал и кто-то погиб.
…Очнувшись, женщина закрыла кран и встала. «Разве я могла после этого остаться в том доме? Ведь я была одна, на своем чердаке… Быть может, если бы я не ушла, сама стала бы следующей жертвой! И не осталось бы никаких следов, и долго бы еще все думали, что я внезапно уехала, никого не предупредив…»
В дверь постучали, послышался голос матери, непривычно кроткий:
– Ты не уснула там? Тебе плохо?
Александра отперла дверь и шагнула в коридор:
– Все в порядке, мама. Просто вымоталась. Я пойду лягу?
– Так иди, я постелила. Ты правда еле стоишь!
Хотя Александра продолжала уверять, что все с ней в порядке, мать настояла на том, чтобы поддержать ее под локоть, довести до постели и даже уложить. Эти заботы словно выпили из женщины остатки сил. Она давно привыкла полагаться только на саму себя, а теперь с ней снова обращались как с маленькой. Уже растянувшись в постели, Александра почувствовала, что не способна сделать ни одного движения. Это ее ужаснуло. «Надо уезжать из города, а я разлеглась, средь бела дня! Как я могу спать, если меня, возможно, ищут?!»
Кто ее может искать – полиция или кто-то иной, Александра предпочитала не думать. От этих мыслей на нее находило душевное оцепенение, близкое к полной потере воли. Это чувство угнетало, а ведь прежде она в одиночку справлялась с любой бедой.
Мать не торопилась уходить. Она стояла рядом с тахтой и явно набиралась решимости что-то сказать. Александра подняла отяжелевшие веки и шепнула:
– Что, мама? Говори, я же чувствую, ты хочешь что-то сказать!
– Отец болен.
Голос матери прозвучал так подавленно, что Александра сразу поняла – речь идет не о приступе ревматизма или простуде. Она села в постели:
– Что с ним?
– Пока неизвестно. Плохие анализы. Может быть все, что угодно. Второго января ложится в больницу на обследование.
Все это мать проговорила бегло, словно торопясь скорее избавиться от тяжелой ноши. И, внезапно обмякнув, присела рядом с дочерью на постель:
– Теперь понимаешь, почему я так настаивала, чтобы ты провела с нами этот Новый год? Ведь это, может быть, в последний раз…
– Не говори так! – Александра внезапно ощутила прилив сил, выброс жаркой энергии, целиком уничтоживший охватившую ее апатию. – Так нельзя, ты уже настроилась на самое ужасное! Ведь еще не было обследования!
