1. Глава 1
— Вероника, ты почему еще не встала?! — слышу голос моей воспитательницы Лины Петровны, сейчас он кажется мне особенно громким, так что у меня в голове словно стучат молоточки, и с каждым ее словом стук становится сильнее. — Все уже встали, а ты всё лежишь!
Она сдергивает с меня одеяло, и я сразу же покрываюсь мурашками, обхватываю себя руками, чтобы хоть немного согреться.
В нашей комнате довольно холодно. Даже то, что она общая и мы спим практически все вместе, не спасает нас от холода. Деревянные рамы окон давно пора заменить, а воспитатели их даже не заклеивают, говоря, что мы все врем и в комнате тепло. Возможно, это бывает только днем, а ночью мы иногда приходим друг к другу, согреваясь хоть так.
— Можно я еще немного посплю… — хрипло прошу я. Горло словно режут ножом, и с каждым словом всё труднее говорить, так что приходится скривиться от боли.
— Нет! Ты же у нас поёшь! — продолжает кричать она, больно хватает мою руку и тянет на себя, поднимая меня.
Голова начинает еще больше болеть, теперь ее словно бьет один огромный молоток, так что мне приходится вжать голову в плечи; а в глазах иногда темнеет.
— Ты что, не хочешь выступить перед гостями? Они специально приезжают к нам! Дают тебе крышу над головой, — начинает она перечислять заслуги людей, которых я даже не видела никогда, но должна любить и восхищаться ими, — одевают и кормят тебя. А ты даже не хочешь должным образом поприветствовать их!
— У меня очень болит горло и голова, — хриплю я, не смотря на нее, так как мне просто тяжело поднять голову.
— Всё ты врешь, просто не хочешь идти, но я тебе скажу одно словно: «Надо!» Всегда надо, если ты хочешь чего-то добиться! — она продолжает тянуть меня за руку, и мне приходится встать. Мир немного кружится перед глазами. Я не чувствую тепла, только холод.
— Пожалуйста, — умоляю, но в глубине души знаю, что это не поможет. Лина Петровна от меня не отстанет.
— Смотри, какое платье я тебе принесла, — она размахивает передо мной красной тканью, а меня начинает тошнить, хочется оттолкнуть ее и лечь обратно в кровать, завернувшись в одеяло, чтобы хоть как-то согреться.
Поджимаю пальцы, тапочек у нас нет, поэтому утром нам кажется, что пол — это минное поле, обжигающее холодом, который пробирает до костей.
— Я не хочу идти… — еще раз предпринимаю слабую попытку вырваться.
Но тут терпение Лины Петровны кончается, вместе с улыбкой и милотой. Она резко сажает меня на стул.
— Я что, с тобой нянькаться буду?! Живо одевайся, я сказала! — и сама уже стаскивает с меня тонкую пижаму. Затем надевает на меня платье. Оно колется в некоторых местах, но я этого практически не замечаю, головная боль становится сильнее.
— А теперь марш умываться и только попробуй мне намочить платье! — угрожающе произносит она. — Будешь у меня стоять в углу целый час.
Не самое худшее наказание, но неприятно, ведь там очень холодно и темно.
Иду в туалет, а потом к раковине. Сразу же включаю горячую воду, чтобы почти обжечь руки, но согреться; но это не помогает. Мне все равно холодно, и уже начинают стучать зубы.
Кое-как чищу зубы, умываюсь и иду обратно к Лине Петровне, которая уже стоит с расческой и красным бантом. Она больше ничего не спрашивает, только с силой опять сажает меня на стул и начинает расчесывать мои спутанные волосы. Больно почти до слез. Воспитатель цепляет на меня бант, который сильно стягивает мои волосы.
— Ну вот, какая красавица, — ее голос опять мил. — Завтракать не будешь, так как проспала. А теперь пошли к Евгении Федоровне, покажем тебя.
А мне уже неинтересно, куда мы идем и что делаем. Женщина берет меня за руку, и мы выходим из комнаты. Поднимаемся на второй этаж, в кабинет нашего директора.
— Евгения Федоровна, вот, привела к вам Веронику, — Лина Петровна подталкивает меня в центр комнаты, где на меня смотрит тучная женщина с жирными, как сосиски, пальцами, с ярко-алым маникюром и золотыми кольцами. Она что-то крутит в руке, смотря на меня.
— Подойди, — четкий приказ, давящий, и я тихонько подхожу ближе и чуть не спотыкаюсь.
— Клуша, — раздраженно бросает она мне. — Ты не должна опозорить наш детский дом. Олег Васильевич будет не один, а с сыновьями и женой.
Зачем мне это знать, я так и не поняла, но я смирно стою напротив, не поднимая глаз, и смотрю в пол, пытаясь хоть немного сосредоточиться и унять боль в голове.
— Поэтому пой хорошо, деточка, — говорит она с нажимом. Она всех девочек называет именно так, деточками, скорее всего, не зная, наших имен, и так ей более удобно.
— Евгения Федоровна! У Матвея все же простуда, — слышу голос нашего врача, Алевтины. Она попросила называть ее именно так.
Она быстро заходит в кабинет, и из всех мне кажется самой доброй.
— Тогда отправь его в лазарет, пусть не мельтешит, — бросает Евгения Федоровна, морщась, словно услышала жужжание мухи.
— Ой, кто это у нас такая красивая! — ко мне подходит Алевтина, присаживается на колени передо мной, оказываясь со мной на одном уровне. — Вероника, ты готова выступать?
— Горло болит… — смотрю я на нее жалобно.
Она тут же прикладывает руку к моему лбу и шее. Руки у нее мягкие и теплые, как у мамы.
— Так у нее же температура! — восклицает врач. — Лина Петровна, как вы могли не заметить этого?!
— Ну я… — мямлит моя воспитательница.
— Ее срочно нужно ко мне, — поднимается с коленей Алевтина, беря меня за руку, несмотря на удивленные взгляды обеих женщин.
— Так, стоять! — слышится строгий и громкий голос Евгении Федоровны. — У нас выступление на носу, она должна петь. Куда вы ее ведете?
— Но как же она может петь, если болеет?! — возмущается Алевтина.
— Очень надо, дайте ей лекарство, чтобы она могла выступить, а потом уже будете лечить, — спокойно произносит директриса.
— Но так не делается…
— Я сказала, поэтому выполняйте. Или вы хотите вылететь отсюда? — усмешка. — У вас больная мама вроде, работа как никогда нужна сейчас…
— Я поняла, — Алевтина сжимает мою руку. Эти слова задевают ее.
— Тогда идите.
Мы проходим в кабинет врача, тут пахнет лекарствами и тепло. Несмотря на то что в комнате очень много всяких непонятных и устрашающих инструментов, мне тут нравится. Не понимаю некоторых девочек, почему они боятся ходить сюда?
— Выпей, — Алевтина протягивает мне белую чашку с какой-то желтой жидкостью, от которой идет пар. — Тебе немного полегчает, а потом я дам другое.
Отпиваю немного и морщусь: жидкость сначала сладкая, а потом становится горькой, а еще она обжигает горло.
— Да, понимаю, но нужно выпить, — уговаривает меня Алевтина, гладя по голове и немного ослабляя бант.
Я все же допиваю противное лекарство, и женщина ведет меня в актовый зал, где уже находятся все, даже наши важные гости, сидящие в первом ряду.
