Ты будешь смеяться мой князь
Збышек впервые увидел ее, когда возвращался с осенней ярмарки. Верхушки елей догорали в лучах заходящего солнца, и фигура беловласой женщины, которая вглядывалась в стоячую воду озера, будто светилась на фоне сухих камышей.
– Добре, пани, – позвал Збышек и перевесил мешок с пшеничной мукой с ноющего плеча на здоровое. – Все ли у вас ладно?
Старица промолчала, и он шагнул к ней, повторил вопрос.
– Не знамо… – задумчиво и неуверенно, как бы размышляя, ответила шляхтянка. Збышек убедился, что это настоящая шляхтянка, едва разглядел старинное платье. Такой крой он видел только в Озерных Ялинах, когда в ночь на Яна Купалу подсматривал за танцующими в княжеском саду. Кожа их светилась белым, будто новая луна, а одежда шелестела, точно крылья бабочек.
– В какую вам сторону, вельможная пани? – Збышек снова перевесил тяжелый мешок. – Не стоит вам одной ходить в такое время.
– Не знамо… – эхом ответила шляхтянка. Она по-прежнему вглядывалась в стоячую в воду, словно в мутное зеркало. Голос ее звучал молодо, не по годам, подобно голосам тех стариц, что до последних лет хранят любовь к песням.
Збышек растерялся. Он не понаслышке знал, какие звери выходили на охоту, едва на Озёрные края опускалась ночь, и не простил бы себе, если бы оставил пожилую женщину одну.
– Вы потерялись, милая госпожа? Дозволите провести вас до Ялин?
Она повернулась и впервые посмотрела на Збышека. Тот отступил – не от ужаса и не от отвращения, от красоты. Красота эта была странная, нездешняя, как бы перемешанная с горечью – красота зимних луговин, озарённых лунным светом; красота инея на увядших пажитях и морозных узоров на оконной слюде. Лишь гордости, надменности, которые свойственны таким людям, Збышек не увидел – в юном лице, обагрённом закатом, и в синих, как лёд, глазах сквозила растерянность.
* * *
– Не знамо…
Так ответила беловласая шляхтянка, когда Збышек спросил ее об имени. Так отвечала на вопросы о доме, о родне и о тем зимах, что серебром укрыли ее волосы.
Говорила вельможная панна чудно – нет-нет да проскальзывали в ней обороты и слова, которые Збышек слышал только от стариков да от пришлых купцов. Вот и решил он для себя, что шляхтянка откуда-нибудь из Старой Волотвы, где и говорят по-лягушачьи, и живут (ибо стояла Волотва на болотах).
Солнце уже скользнуло за стены Озерных Ялин, когда путники подошли к городу. Решетка его оказалась опущена, а стража – глуха к просьбам Збышека, и он прямо (Збышек всегда говорил прямо, как светит солнце) пригласил шляхтянку к себе. Жил он в Мутных холмах, что в двух верстах от города – в кряжистом доме, выстроенном на отшибе деревни, стена к стене с пекарней.
Там Збышек накормил гостью краюхой подсошхего хлеба с вчершаним журом и нагрел колодезной воды, чтобы она смыла с лица и волос дорожную пыль.
От доброй трапезы веки панны отяжелели, и Збышек настелил на лавку тюфяк, набитый прошлогодней листвой да пару чистых простыней. Шляхтянка мигом уснула.
– До чего же чудная, – пробормотал Збышек, разглядывая, как свет лампы играет на тонком лице и на серебристых волосах с легким молочно-голубым отливом. – До чего же она…
Збышек уловил какое-то щемящее чувство внутри себя, а с ним – и усталость, но утерпел, не дался блаженной дремоте и перешёл из дома в пекарню.
Он трижды просеял белую, как иней, пшеничную муку – всякий раз через более мелкое решето – замесил в квашне с водой и двумя третями ржаной и подбросил дров в широкую, на три дюжины хлебов печь.
Лёг Збышек в сенях, ещё нагретых летними зноями – на дедовском сундуке из цельного бревна. Пока дрёма сковывала усталое тело, он лениво размышлял о судьбе ясноглазой панны, но ничего путного, кроме как «пойти куда-то и сдать кому-то на руки, точно кутенка», в голову не приходило.
«Утро вечера мудренее», – напомнил себе Збышек поговорку. Он, было, успокоился, но следом пришла на ум и другая – про бабу, хлопоты и порося. Пришла – и вскоре исчезла. Исчезла паутина на притолоке, исчез шорох ветра за окном и весь дом Збышека. В ветренной осенней тьме осталась лишь милая панна, которая неясным призраком вела его через сны и ночь – держа за руку, как малого ребенка.
* * *
С первыми петухами Збышек разбудил гостью и наказал никому не отпирать:
– Отправлюсь в Ялины, поспрашиваю о вас, вельможная панна. Вы покуда отдыхайте, сил набирайтесь.
– Пан Збышек, мне и у вас хорошо, – просто, без кокетства ответила шляхтянка.
– Не гоже девушке незамужней подолгу гостить у чужих панов.
– Так, верно, «не гоже» и пану хлебодарю стучаться в каждую городскую хату с вопросом «Знамо вы такую девицу, али не знамо?».
Они помолчали, затем гостья улыбнулась уголком рта, приложила ладонь к сердцу и чуть поклонилась, как бы соглашаясь с хозяином дома.
Ялины встретили Збышека дождем, стуком молотков и визгом пил – на площади перед замком князя Вацлава возводили помост. Так поступали, когда казнили преступников да когда женились местные шляхтичи, и Збышек, послушав сплетни, склонился ко второму варианту.
А говорилось вот что: дескать, вдовец Вацлав послал сватов к панне Рагнеде из Старой Волотвы, и те вернулись с согласием. Збышеку никогда не нравилась княжна Ядвига, похожая и манерами своими, и одеждами на петуха, и Збышек выпил за долгие лета Вацлава и Рагнеды, а после – за лета их будущего сына по кружке темного, как зимняя ночь, пива.
О пропавшей шляхтянке в городе не знали, хотя Збышек спрашивал и в костеле, и в обеих корчмах. Он даже прошёлся мимо жилища ворожеи, которую в глаза называли повитухой, а за глаза – бобрихой (потому как, ходили слухи, осталось у неё всего два зуба).
:В
Збышек с детства боялся ее кособокой хижины, что приютилась у Запорной башни. Там обычно держали пленных, пытуемых и осуждённых на казнь, и ворожея, по мысли Збышека, поселилась рядом неспроста. Говорили о ней вообще много и разное, но, как не решался Збышек войти к старухе в детстве, так не решился и на этот раз.
– Прознали вы что, пан? – спросила ясноглазая шляхтянка, едва Збышек вернулся, усталый и продрогший, домой.
Он покачал головой и с удивлением приметил, что жилище его похорошело. Исчезла паутина, заблестела чистотой слюда окон, а вязанки чеснока, лука и яблок свисали с потолочных балок ровными красивыми рядами.
– Вельможная панна, вы, никак, хозяйничали тут?
– Это меньшее, пан, чем я могла вас благодарить.
– Не гоже шляхтянке дом прибирать без спроса хозяина, – пробурчал Збышек больше для порядка.
– Ваша воля, пан, принесу обратно всю пыль вашу да паутину, – со спокойной улыбкой ответила гостья.
Збышек проворчал под нос «не надо, чего уж там» и решительно перешёл из дома в пекарню.
