© Долина А.В.
© Обух А.П., иллюстрации
© ООО «Издательство АСТ»
Знаю, мы не знакомы толком, и нелепо называться твоим другом. У тебя тяжёлое утро. Небо затянуло серым, московская зима вошла в самую безрадостную стадию.
Из всех праздников впереди только День святого Валентина, как будто нарочно придуманный для того, чтобы поглумиться над теми, кто живёт в нелюбви сейчас.
Вне любви.
Праздник, который хорошо бы проспать.
По-честному, тебе не хочется даже вылезать из постели. Ты скроллишь ленту в поисках неизвестно чего. Череда сияющих лиц в инстаграме, агрессивный курс на успех и не терпящая возражений «мотивация» в сториз блогеров, эталонная жизнь которых – недосягаема.
Полосатый кот пришёл пожурчать под боком, он твой главный друг и родная душа.
Тш-ш-ш-ш.
Не отвечай ничего. Так может быть, что тебе печально и трудно сегодня. Так может быть, что силы исчерпались и ресурса быть доброй, радостной и сильной больше нет. Но мы – не роботы. Дай себе вдохнуть и выдохнуть. Побудь грустной. Помни: это нормально, это тоже в человеческой природе – устать и признать, что мы не всегда получаем пятёрку с плюсом по предмету «жизнь».
Разреши себе сегодня никуда не ходить. Надень мягкий свитер оттенка топлёного молока. Чтобы он нигде не царапал кожу, не колол, не жал. Сделай себе уютно. Завари крепкий ароматный чай. Налей его в любимую кружку, которая непременно напоминает тебе о чём-то приятном.
Закрой глаза и вспомни любое мгновение, когда ты самозабвенно звонко смеялась.
Зажми эту кружку между ладонями. И попробуй посмотреть на себя со стороны. Какие у тебя нежные руки. Какая ты трогательная. Как много в этой твоей грусти настоящей тебя.
Которая мечтала о самых обычных вещах – чтобы любовь сложилась, работа нашлась, дети родились, путешествия состоялись, походы в театр по выходным не прерывались.
А получила тихое и одинокое утро.
Погладь пушистую голову кота. Сделай глоток чая. Он, наверное, уже остыл. И услышь, пожалуйста, простое: этот этап твоей жизни пройдёт, страница перевернётся, как там пишут – за истечением срока давности.
И начнётся совсем другая глава твоей жизни.
У него ко мне был Нью-Йорк
У меня к нему была Москва, модная, упругая, зазнайская, колючая и не лыком шитая.
У него ко мне был Нью-Йорк, огромный и сказочный, полный незнакомого тёплого воздуха, стоящий на океане.
Я говорила: «Моё сердце тысячу раз разбилось до встречи с тобой, но почему-то я смотрю тебе в глаза, и кажется, ничего плохого не случилось, и я снова та четырнадцатилетняя в самом начале начал, и дороге моей только предстоит сложиться».
Он мне говорил: «За двадцать лет, что мы не виделись, я глядел на землю с нескольких сотен самолётов, перед моими глазами проносились города и страны, я прочёл пять тысяч книг, но почему-то так и не залечил рану своего одиночества».
У меня к нему была Москва, видевшая, как я росла, становилась из девочки девушкой, из девушки женщиной, как я сменила CD-плеер на MP3, как все песни и фотографии перешли в айфон, как я стала делать дорогое окрашивание и гель-лак.
У него ко мне был Нью-Йорк, он трясся в поездах его метрополитена задолго до моего приезда, город, превративший его из студента в футболке с надписью «Radiohead» в мужчину, который выбирает костюм и запонки, знает толк в скотче, умеет целовать женщин и спорить о политике.
Я ему говорила: «За двадцать лет, что мы не виделись, мир перевернулся, и у меня теперь есть дочь».
Он мне отвечал взглядом своим пронзительным. И я без слов поняла, что он полюбит моего ребёнка.
Обнимаю теперь своего мужа, а помню его ещё мальчиком. Мой Д. Острые коленки и кеды со шнурками ближе к весне. Задорная улыбка его и первые наушники-капли с «Oasis».
А он помнит меня ещё девочкой, наверное. Четырнадцатилетней. Заносчивой и дерзкой. С пушистыми каштановыми волосами, убранными в хвост.
У него ко мне тогда, двадцать лет назад, в Москве, во дворе между «Филями» и «Кутузовской», была любовь. Совсем ещё детская, ни на чём, кроме стука сердца в его груди, не основанная.
У меня к нему была холодность, с какой девочки вроде меня в поисках опасных приключений отшивают хороших мальчиков. Ничем, кроме воя в душе, не оправданное чувство.
А потом ему исполнилось семнадцать, и он посмотрел на землю из самолёта, который перенёс его в Америку. И только через двадцать лет мы встретились опять, и у меня к нему была Москва, у него ко мне – Нью-Йорк.
Иногда хочется одёрнуть злое время за рукав и жалобно попросить: постой, не лети же вперёд так быстро, я не успеваю за тобой, время, замри хоть на мгновение, дай отдышаться.
У счастья по-прежнему непривычная мне текстура. Счастье и несчастье не имеют ничего общего, кроме корня слова.
Сейчастье.
Хотя счастье и несчастье иногда выглядят одинаково: мужчина и женщина удаляются в тишину ночи, видны только их спины. Жёлтый фонарь в тёмном переулке Бруклина, высвечивающий их силуэты.
Я иногда вижу в этих силуэтах себя и Д., иногда – мою подружку А. и её бойфренда после балета «Щелкунчик», иногда – других моих нью-йоркских подруг, обретших в этом городе себя. Или вовсе незнакомцев, я вечно сочиняю о них истории.
В любом случае обе фигуры должны быть в длинных пальто и асфальт под их подошвами должен быть мокрым.
Всё, они вышли из кадра. Кто знает, что там между ними?
А между ними в случае любви – города и страны, километры музыки, которая нравится обоим. Как они вместе поют, не всегда попадая в ноты. Как она смеётся, готовя ему ужин. Как он целует её в нос, уходя утром на работу. Их дурацкие клички друг для друга. Их вечера, когда можно валяться на кровати и бессмысленно шутить. Плестись куда-то под дождём пьяными. Заказывать домой пиццу, делать глупые фотоснимки в примерочной «Юникло». Знать, что он точно придёт домой вечером. Прыгать на рок-концерте, как подростки.
А в случае нелюбви между ними – ничего. Короткие гудки в телефонной трубке.
Опытный в нелюбви – неофит в любви. Всё ему в ней в диковинку.
Всё мне в ней в диковинку.
Работающие отношения напоминают тесто, которое схватилось, поднялось, наполнилось, приятно тянется, вкусное даже сырым и вот стоит подрумянивающимся пирогом в духовке и честно, чудесно пахнет на весь дом.
Неработающие же похожи на тесто, которое не задалось и всё время рвётся. Не поднимается. Не пахнет. И вряд ли из него выйдет правильный пирог, но ты всё равно его готовишь.
Я окончательно осталась в Нью-Йорке в октябре 2016 года. С восьмилетней дочерью. Город тогда сбил меня с ног своей свободой. Всеми видами, вихрями свобод. Хотя «сбил с ног» – это не те слова, в них слишком много грубости. Нью-Йорк не сбивал меня с ног: он обдувал моё уставшее сознание тёплым родительским дыханием.
