Первый раз эти люди пытались установить контакт еще в январе, когда дед Мазай нашел в своем почтовом ящике фирменный конверт безвестного клуба «Горный орел» с приглашением в почетные его члены. Можно было понять намерения устроителей этого клуба, если бы они оказывали такую честь генералу, служащему в штате Федеральной службы контрразведки или Главного разведуправления. Однако дед Мазай без малого три месяца был уже в отставке и получал пенсию по выслуге лет, а значит, ничего, кроме очередной вербовки в какую-нибудь коммерческую структуру, это приглашение не предвещало. Тогда он даже не стал выяснять, что это за клуб, кто за ним стоит и что хотят от честного пенсионера. Правда, из «Горного орла» пару раз позвонили, и оба раза приятный женский голос настойчиво приглашал посетить хотя бы одно заседание и называл даты, время, и генерал Дрыгин, возможно бы, и согласился – все хоть какое-то развлечение! – но терпеть не мог женской настойчивости, которая в сочетании с воркующим низким голосом напоминала ему зазывающую уличную проститутку, сидящую на телефоне. Он вежливо отказал, ссылаясь, что ходить по клубам ему не позволяет молодая и ревнивая жена, и решил, что на этом всяческие домогательства «Горного орла» закончились: подобных предложений от всевозможных банков и финансовых компаний за короткий пенсионный период было достаточно, и дед Мазай отнесся к этому спокойно, как привыкшая к сватовству молодая и богатая невеста.
А уже в марте он неожиданно для себя обнаружил, что три коммерческие палатки, стоящие напротив его дома, сменили вывески и своих хозяев. Теперь они принадлежали ТОО «Горный орел», и если приходилось что-либо покупать в них, то из окошечек высовывались с товаром не женские ручки, как было раньше, а волосатые руки матерых кавказцев.
И работали они круглосуточно…
Генерал Дрыгин понял, что это не случайно, ибо хорошо знал, как организовываются подобные «случайности», что это своего рода демонстрация возможностей клуба, причем только часть из всего комплекса мер, проводимых «горными орлами». Однако, оказавшись не у дел, он очень скоро почувствовал пенсионную леность: будто бы и мысль притупилась, и все, что происходит вокруг, виделось смутно и отдаленно. Весь мир еще чего-то хотел, дергался, бегал вокруг, говорил зазывающим женским голосом, что-то продавал и покупал, а деду Мазаю было так хорошо просыпаться часов в девять, когда жена и дочка уже на работе, потом лежать еще часа полтора в тишине, потягиваться, подремывать, и ни тебе телефонных звонков, ни верещания мультитона. Где-то в глубине сознания еще постукивала, позванивала вредная мыслишка, что в сорок пять лет расслабляться рановато, что томящее удовольствие покоя – вещь приятная, но временная и обязательно придет время, когда захочется еще чего-нибудь – пожить в суете, побегать, покомандовать, а может, влюбиться, поскольку вот уж и седина пробила бороду… Сам себе генерал Дрыгин давно уже казался старше своих лет, насчитывал где-то за семьдесят или больше и дедом считал себя с той поры, когда ему дали прозвище – дедушка Мазай. А это было еще в восьмидесятом году! Хоть и есть восточная пословица: «Сколько ни говори халва, во рту слаще не будет», но начни-ка говорить человеку: ты старый, ты дед, ты пенсионер, глядишь, и состарился раньше срока. Так что пора уже и в детство впадать!
Дед Мазай ждал весны, точнее, конца апреля, чтобы поехать на все лето в село Дубки, где еще до перестройки, по разумной цене ему удалось купить хороший каменный дом с усадьбой в полгектара. Всего-то сорок километров от Москвы по Минскому шоссе, да с той поры там палец о палец не ударено, так что приезжать страшно: сад одичал, огород зарос, а воры за зиму не оставляют ни одного стекла целым, забираются до пяти раз, хотя там и тащить-то нечего. Съезди – так переживать станешь до самой весны. Жена зимой наведалась и, чтобы не огорчать мужа-пенсионера, сначала рассказала, как воры ворвались в дачный поселок Большого театра, где строились настоящие замки, подперли сторожа в вагончике, вынули все вакуумные рамы с затемненными стеклами, содрали какую-то импортную кровлю с крыш, сняли все дубовые двери, а также прихватили стройматериалы, два крана «Пионер», погрузили на грузовики и благополучно уехали. А в их доме всего-то-навсего хотели вывернуть полы, но доски оказались подгнившими, и потому взяли только шесть штук. И еще уперли старый нерабочий холодильник, используемый вместо шкафа.
Привыкшему работать с материалом более серьезным и тонким, чем просто ограбление дач, генералу Дрыгину хотелось думать, что в дачных поселках озорничают и шалят ватаги подростков, и этот самообман ему был сейчас по душе, как всякому старику, впадающему в детство, по душе сладкое воспоминание отрочества, когда можно шалить по чужим садам и огородам.
Эта зимняя спячка у деда Мазая продолжалась до конца апреля, до того дня, когда он собрался поехать в Дубки. Накануне он подготовил машину, которую держал на платной стоянке неподалеку от дома, сам закупил продукты, собрал кое-какие инструменты и был уже готов встряхнуться в новой дачной жизни, да наутро обнаружил, что оба задних колеса спущены. На всякий случай он попробовал накачать и услышал, что воздух стравливается через проколы. Такого еще не бывало, чтобы на платной охраняемой стоянке кто-то дырявил колеса. Сохраняя, однако же, спокойствие, дед Мазай привел из будки сторожа и, указав на машину, спросил, кто будет чинить. Добрый молодец в армейском камуфляже вяло пожал плечами, дескать, твои проблемы, и поплелся на свой пост. В тот момент генерал Дрыгин еще не подозревал провокации и потому, естественно, взорвался. Спустя десять минут на стоянку приехал ее хозяин, приказал немедленно уладить конфликт с клиентом, и его подручные в тот же час выкатили два новеньких колеса. Пока разгневанный дед Мазай выговаривал хозяину по поводу ответственности, рыночных отношений и традиционного бардака в сфере услуг, а тот извинялся и согласно кивал, ребята в униформе подняли машину на домкратах и заменили колеса, демонстративно, на совесть затягивая болты.
И лишь в последний момент, когда пожимал руку владельца стоянки, заметил, что все это снимается на видеопленку из-за приспущенного стекла хозяйского автомобиля. В тот же миг, будто очнувшись, он разглядел, кому пожимал руку: человек явно кавказской национальности, хотя прекрасно говорит по-русски. Эдакий истинный горный орел, если закроет рот… Но отчего-то не увидел сразу! Бдительность потерял или глаз уже «замылился», поскольку привык видеть этих орлов на каждом шагу.
