Было раннее воскресное утро. Половина восьмого, не больше. Папа с мамой ещё и не думали вставать. Уле-Александр забрался к ним и сидел на стыке кроватей, опершись спиной о подушку, он рисовал машину. Кроха ползала по одеялу, а папа сгибал колени, и у неё на пути вставала гора. Кроха пыхтела, сопела и карабкалась наверх, но папе всё равно приходилось немножко подпихивать её. Наконец Крохе удавалось взгромоздиться наверх, она радостно качалась на вершине одеяловой горы, но тут папа говорил «бух!» и резко вытягивал ноги. Гора осыпалась, Кроха летела вниз и хохотала до икоты. Она обожала эту игру и требовала ещё и ещё. Хоть она не говорила пока словами, но все отлично понимали, чего ей хочется. Вдруг в дверь позвонили. Папа взглянул на маму, мама на папу – кто это пришёл в такую рань в воскресенье?
– Хотите, я открою? – предложил Уле-Александр.
– Нет уж, лучше я сам, – ответил папа и как был, в пижаме, устремился в коридор. Откашлялся громко как слон, открыл дверь и выглянул на площадку. Там стояла Ида.
Ты ведь её помнишь? Родители Иды улетели работать в Америку, а дочку оставили с тётей Петрой. Так Ида и Уле-Александр стали соседями по большому дому и закадычными друзьями.
Мама и папа Иды часто пишут ей письма, а тётя Петра читает их вслух Уле-Александру, Монсу-из-усадьбы и самой Иде. Ребятам интересно послушать про жизнь в Америке. Тётя Петра в ответ описывает проделки троих друзей, так что мама Иды уже отлично знакома с Уле-Александром и Монсом, хотя никогда их не видела. Однажды Иде пришла посылка, в неё был вложен маленький свёрточек для Монса и ещё один – для Уле-Александра. Монсу подарили красный красивый платок с конями, а Уле-Александру рубашку. Не такую обычную, как он всегда носит, а взрослую, с планкой и скруглённую снизу, точь-в-точь как у папы, только размером поменьше, потому что Уле-Александр и сам поменьше.
– Она слишком красивая, – сказал Уле-Александр, – её носить страшно. Пусть висит в шкафу. Вот придут гости, мы её достанем и покажем им.
– Не выдумывай, – ответила мама, – это будет твоя праздничная рубашка. Только к ней ещё галстук нужен.
Она достала старый папин галстук, взяла ножницы и обрезала его, а то не порядок, когда галстук человеку до колен. Потом рубашку отправили в шкаф, и вот уже много недель она там висит. Уле-Александр иногда открывает дверцу и рассматривает свою праздничную рубашку, но надеть её повода всё ещё не было. А вдруг Ида спозаранку пришла спросить, не хочет ли Уле-Александр щегольнуть по случаю воскресенья?
– Однако ранняя птичка твоя Ида, – сказала мама из кровати.
Тут как раз Ида вбежала в спальню.
– Я знаю, что вы ещё не встали, – затараторила она с порога, – но я давным-давно проснулась и не могу больше ждать.
Она вытянула руку с какой-то бумажкой.
– Знаете, что это такое? Не знаете? Телеграмма!
– Тебе прислали телеграмму? – изумился Уле-Александр. – Я думал, их только взрослые получают?!
– Обычно да, но мне прислали, – сказала Ида. – И знаешь, что в ней написано?!
– Нет, не знаю.
– Мама с папой едут домой! Они вернутся со следующим кораблём из Америки, через две недели, сказала тётя Петра. И ещё сказала, что вы с Монсом тоже поедете в порт встречать корабль, потому что это незабываемое впечатление, только чур не спрашивай меня, что это значит.
– Я пойду их встречать в красивой рубашке.
– Думаешь, я уеду отсюда, когда родители вернутся? – спросила Ида.
– Наверняка, – сразу огорчился Уле-Александр. – Пусть они тогда лучше опоздают на пароход.
– А вот и не перееду! – торжествующе сказала Ида. – У папы с мамой жилья в городе нет, и они тоже поселятся у тёти Петры! Она говорит, так только проще, а то они оба всё время работают и оставляют меня на тётю, ей удобнее, когда мы все живём у неё.
– Здорово! – сказал Уле-Александр. – Тогда ладно, пусть не опаздывают на пароход.
Оставшиеся две недели тётя Петра хлопотала не покладая рук, ей хотелось навести чистоту и порядок в доме. Уле-Александр, Ида и Монс тоже старались помочь. Несколько раз в день они таскали на помойку картонные коробки с пакетами и прочим хламом, накопившимся у тёти Петры. Теперь надо было освободить побольше места, и всё ненужное пошло на выброс. Когда они повыкидывали всё лишнее, тётя Петра хорошенько оттёрла, отскребла и отмыла весь дом, а потом нарисовала красивый плакат «Добро пожаловать домой в Норвегию!» – его они повесят на двери в день приезда. Ещё она всё время пекла впрок сладкое.
Ребятам разрешалось взбивать белки, а когда пирог отправлялся в духовку, они усаживались рядом и следили по часам, чтобы он не сгорел и не пересох.
Накануне приезда тётя Петра сказала:
– Сегодня ляжем пораньше. Завтра мы должны быть свежие и бодрые. А из порта добро пожаловать к нам на приветственный завтрак!
На другое утро Уле-Александр встал очень рано, чтобы не опоздать – корабль прибывал в девять утра. Уле-Александр надел праздничную рубашку, приосанился и стал горделиво расхаживать по комнате.
– Иди-ка надень брюки, – вмешалась мама.
– Сейчас, только насмотрюсь на рубашку, – ответил Уле-Александр, вертясь перед зеркалом. – Папа, взгляни на меня!
– Я сплю, – пробубнил папа.
– Вижу, – сказал Уле-Александр. – Но ты можешь посмотреть минуточку? Смотри, у моей рубашки длинные хвосты спереди, точно как у твоей!
– Угу, – промямлил папа.
– Надевай брюки, а потом я тебе галстук завяжу, – сказала мама.
– Лучше я, – вдруг проснулся папа. – Мы, мужчины, лучше с этим справляемся.
Наконец Уле-Александр, при полном параде, собрался уходить, но тут мама сказала:
– Ты едешь в порт, там холодно. Надень-ка шерстяную кофту и ветровку, тогда точно не замёрзнешь.
– Нет, так рубашку будет не видно, – заартачился Уле-Александр.
– Целиком – нет, но воротник виднеется. А одеться надо, иначе ты замёрзнешь.
Уле-Александр нехотя надел кофту и куртку и мрачный и сердитый спустился к тёте Петре и Иде. На площадке у дверей уже ждал Монс, у него на шее был красиво повязан подаренный ему платок.
– Пора идти, – сказала тётя Петра. Ида была сама не своя – бледная и какая-то странная, она крепко держала тётю Петру за руку.