– Мама! Мамочка! – проснувшись от страшного сна, закричала Таня. Ей приснилось, как огромный черный паук, перебирая мохнатыми лапами ползет к ее лицу по белой простыне.
Тишина. Таня не услышала торопливых маминых шагов. Обычно мать, едва услышав отчаянный крик дочери, тут же прибегала, прижимала к себе, чтобы успокоить, шептала ласковые слова и целовала мокрые от слез щечки, до тех пор, пока девочка умиротворенно не засыпала у нее на груди.
Подождав некоторое время, Таня встала с кровати и, превозмогая страх, засеменила босыми ножками по холодному полу в комнату матери. Подойдя к двери, она услышала протяжные стоны.
Глаза девочки, уже привыкшие к темноте, увидели мужчину, всем телом прижимавшего маму к кровати. Ее тонкие руки упирались в широкие плечи незнакомца, а голова беспомощно запрокинулась на подушку.
«Мамочку душат, на нее напал разбойник!», – в отчаянии подумала Таня и бросилась с кулачками на мужчину.
Незнакомец медленно сполз с матери и та, повернув голову к дочери, прерывисто и тяжело дыша, сказала:
– Таня, выйди из комнаты!
Девочка удивленно смотрела на мать – та никогда не говорила с ней таким странным голосом.
– Мамочка, но мне страшно! – в ответ заканючила Таня, бросилась к матери и прижалась головкой к ее голой груди.
– Ты слышала, что сказала мать! – грубо, не терпящим возражений голосом, сказал мамин «обидчик», обращаясь к Тане, даже не повернув голову в ее сторону. Он лежащий сбоку от матери, на том месте, где всегда лежал ее папочка.
– Танечка, доченька, иди в свою комнату и ложись в кроватку, – уже ласково сказала мать, легонько оттолкнув дочь от себя.
Девочка детской интуицией почувствовала, что мама, как прежде, не обнимет и не успокоит ее, не положит рядом с собой в их «теплу норку». Ее ласковая мамочка почему-то слушается своего «обидчика», который занял папино место.
Таня заплакала уже от обиды:
– Паук, черный паук… к моему лицу…, – повторяла она сквозь слезы, вновь прижимаясь к матери.
– Иди спать! – вновь грубо приказал незнакомец.
– Танечка, иди, – шепнула мать, поцеловав ее в макушку.
Вытирая ладошкой слезы, девочка понуро поплелась в свою комнату.
Едва ее русая головка коснулась подушки, здоровый сон увлек в свой мир грез.
Утром, едва проснувшись, Таня побежала на кухню. Но переступив порог своей комнаты, она услышала раздававшиеся из кухни голоса – веселый матери и еще чей-то басистый незнакомый. Войдя на кухню, девочка увидела огромную спину незнакомца, сидевшего за столом, и мать, стоящую у плиты, которая помешивая что-то в сковороде – скворчащее и вкусно пахнущее, оборачивалась к незнакомцу и, что–то смеясь ему рассказывала.
Увидев остановившуюся в проеме двери дочь, она счастливым тоном сказала:
– Таня – это дядя Игорь, Он теперь будет жить с нами. Поздоровайся, детка.
– Здрасте, – тихо сказала Таня спине незнакомца.
– Привет, – буркнул тот, повернув к ней коротко остриженную голову на мощной шее, и сверля ее черными, как буравчики глазами.
– За знакомство, – добавил он, отвернувшись и наливая из бутылки противно пахнущую жидкость в стоящий перед ним стакан. Шумно выдохнул, он одним глотком выпил его содержимое стакана и громко крякнул. Мать не сводила с него восхищенных, сомлевших от счастья глаз.
Наконец, она обратила внимание на дочь, все также неподвижно стоявшую у двери.
– Таня, – обратилась к ней мать с нотками раздражения, назвав по имени, а не как обычно – «доченька», – не ходи в пижаме. Иди, переоденься.
Мать отвернулась к плите, всем видом показывая свое недовольство дочерью.
Таня поняла, что сегодня не состоится их ежеутренний ритуал, когда они обнимались и «здоровались носиками», и еще мать на нее почему-то сердится. Постояв нерешительно несколько секунд, девочка вышла из кухни, едва сдерживая навернувшиеся на глаза слезы.
Снимая любимую пижамку с медвежатами и с трудом натягивая платье, она с обидой на мать мстительно думала: «А я тоже не буду тебе целовать в щечку и носик. Вот так…Пусть тебя теперь целует эта страшная голова».
Через приоткрытую дверь Таня услышала, как мать извиняющимся голосом говорила:
– Игорек, она не будет тебя беспокоить. Я на этой же неделе возьму отгулы и отвезу ее к свекрови. Пусть несколько месяцев поживет у нее до школы. Свекровь в ней души не чает, только рада будет, что внучка у нее поживет. А там, глядишь, все и наладится.
Что наладится, и кто куда поедет – девочка не поняла. Но мать ни разу не назвала дочь по имени.
Таня не слышала, что ответил «Игорек», только через некоторое время услышала заливистый смех матери, а потом ее протяжные стоны и всхлипы.
И тут Таня вспомнила про минувшую ночь. Она села на кровати, прижала к животу любимую куклу Жанку – подарок бабушки на Новый год, и стала раскачиваться из стороны в сторону. Привычка раскачиваться появилась у нее после смерти отца. Из этого оцепенения Таню вывел громкий голос матери, приглашающий ее к завтраку.
Через два дня мать отвезла ее к бабушке, своей бывшей свекрови.
Танин отец – Никита, погиб в автомобильной аварии, когда ему едва исполнилось двадцать семь лет. Никита окончил техникум лесной промышленности. Из-за прогрессирующей близорукости в армию его не взяли, как его однокурсников, и он по распределению попал в небольшой городок на Южном Урале. Специально взял направление из всех предложенных подальше от дома. И все из-за матери. Она совершенно достала его своей опекой. Женщина после преждевременной смерти мужа, всю свою любовь сосредоточила на единственном сыне, лишая его малейшей возможности проявить самостоятельность. Никита и чувствовал себя «маменькиным сынком», «хлюпиком». Вот он и твердо решил: подальше от маминой заботы, трудности закаляют и превращают «хлюпика» в мужчину.
– Питайся вовремя, обязательно ешь первое, а не одни бутерброды, – наказывала мать на вокзале, вцепившись в рукав его куртки. – И не читай по ночам, а то совсем ослепнешь.
– Никитка, сыночек, береги себя! И пиши! – услышал он ее слова, срывающиеся на крик, стоя у окна купе. Поезд набирал скорость, и мать, и не отрывая взгляд от сына, все ускоряла шаг, стараясь не потерять из вида его лица. В носу у Никиты предательски защипало. «Не хватало еще расплакаться на виду у всех», – раздражаясь на себя, подумал он и отошел от окна.
***
В отделе кадров завода полная пожилая кадровичка поохала над его худобой и юным видом.
– Уж очень у вас вид интеллигентный, мягкий вы, а с рабочими надо по строже, а где и послать, а то не будут слушаться. А вы, судя по всему, никогда и матом то не ругались? – спросила насмешливо она.
– Ругался, – соврал Никита и покраснел, – в детстве, в школе.
– Ничего, Никита Сергеевич, пообвыкнете, «заматерееете», – улыбнулась та, – все мы когда-то начинали. Поднаберётесь опыта и все наладится. Жаль, что наставника у вас на первое время не будет. Наш незаменимый Петрович ушел на пенсию, внуков нянчить, уж как мы его не уговаривали…
