Он нашел ее в камышах. Сначала подумал, что мертвая. Но мертвые так не выглядят. Ему ли не знать. Он на кладбище работает.
Но, возможно, без сознания. Проверил пульс. Слабый.
В себя она не приходила. Федор вздохнул. Рассмотрел внимательно свою находку.
Волосы черные, длинные. Статная, но крепкая. Не такая, про которых говорят «хрупкая». А такая, которая коня остановит. Сильная. Руки жилистые. Закаленная. И внутри уже загрубела, должно быть. Под стать Федору.
Он принес ее в свой дом на краю леса, подальше от деревни. Не любил он деревенских. Да и они его не жаловали. Бирюк. Могилы роет, кладбище сторожит. А чего его сторожить? Это деревня, здесь все свои, никто там по ночам не шастает.
Иногда в сторожке там остается до утра. Порядок наводит. Тропинки чистит. Опавшую листву собирает. Заброшенные могилы в порядок приводит.
Иногда просто обход делает и в свой дом возвращается. Федор еще и егерем у них в деревне считается. Каких животных выхаживает, лисиц, в основном. Волки тоже случались. В вольере у него жили. И даже однажды лося выхаживал.
Двор у него большой, сарай тоже, и две здоровые, но поджарые собаки. Всегда с ним. В лес. На кладбище.
Вроде бы, хороший мужик. Рукастый. Но все молчком. Ни с кем не дружит. Никто про него ничего толком не знает. Кто такой, откуда.
Раньше в этом доме ведьма жила, Ефросинья. Потом сгинула. И этот бирюк приехал и поселился. Местные ходили с делегацией. Прознать, кто таков.
А он говорит, Федором зовут. И глазами своими темными, как ночь, смотрит. Оторопь берет. Язык немеет. Убоялись местные, поклонились и ушли. Федор так Федор. Потомок Ефросиньи, стало быть. Тоже со странностями. Пусть живет. Зла не творит. Наоборот, помогает.
Кто из местных заболеет, всегда тут как тут, на машине до города к врачу везет. Хоть среди ночи. Как только прознает, не ясно.
Думали, колдун. Пришла к нему однажды Дуняша. Муж, говорит, заболел, подсоби. А этот бирюк смотрит мрачно и говорит:
– К врачу отвезти могу. Закопать могу. Тебе как подсобить нужно?
Больше местные к нему не лезли. Ни во двор, ни в душу. Захочет – поможет. Не захочет – значит, так надо.
Женщину Федор про себя назвал Ундиной. А как ее еще звать? В камышах у реки спала.
Русалка эта к вечеру только очнулась. Села осторожно на топчане. Огляделась.
Собаки залаяли, к ней подбежали. Хвостами машут, лицо лижут. Она улыбнулась, каждую погладила. А потом и хозяина дома увидела.
– Федор меня зовут. А тебя?
А она молчит и смотрит на него. На него и сквозь него. Глаза у нее черные, как дорога в ад. И словно она на Федора сквозь закрытые веки смотрит. Там, за взглядом этим, река темная, черная, воды мутные. Что с ней случилось, кто такая, не скажет. Не скажет – и не надо. Ее дело.
– Ундиной звать буду, – кивнул Федор.
Так и стали жить. Первый день она отлеживалась, видно было, что ей неловко просто так лежать и ничего не делать. Поэтому на следующий день решила его отблагодарить за приют. В избе прибрала. Еды наготовила. Давно Федор так вкусно не ел.
Суп ел, аж слезы выступили. Посмотрел на нее и сказал:
– Горячий просто. Я сам с руками, готовить умею. Но не так вкусно.
Она только головой кивнула. Даже не улыбнулась.
В вечеру, вроде, порывалась уйти, остановил ее, слегка тронув за рукав.
– Не хочешь уходить туда, откуда пришла – оставайся. Ты мне не в тягость. Я тебе тоже в тягость не буду.
Местным интересно было, страсть. Неужто бирюк себе жену нашел? Но спрашивать побоялись. А то смотрит зенками своими, аж мурашки по коже. Захочет – сам скажет. А и не знают – и то легче, совесть чиста. Может, тоже ведьма какая. Тоже глазищи темные, как небо после заката. Два сапога пара.
Стала Ундина Федору помогать не только по дому. На кладбище с ним ходила. Помогала убирать. Нравилось ей там. Тихо, спокойно. Даже разговаривала как-будто с кем-то, шептала что-то. Только с Федором молчала. Как немая. Даже с собаками его, бывало, говорит тихонько, а с Федором – молчит.
Однажды только спросила Федора, который убирал старую могилу:
– Ты их слышишь?
– Кого?
– Мертвых.
– Я их вижу.
Так она и не поняла, про покойников он или на самом деле видит их призраки. У Федора, как и у нее, тоже была тайна. И он ей ее не расскажет. Да ей и не надо. Своей хватает.
Да и какая у нее тайна? Жизнь не удалась, любовь не сложилась, ребенок не родился. Мать рано умерла, отец сразу на другой женился. А у той своя дочь и две внучки, лишней стала.
Как-то Ундина проснулась утром и из-под опущенных ресниц наблюдала за Федором. И у него, наверняка, такая же тайна. Нет ничего страшного в прошлом. Просто хорошего там тоже нет.
Федор спиной почувствовал взгляд, повернулся, нахмурился слегка.
– Чего смотришь?
– А чего бы и не посмотреть, коль мне боженька глаза дал?
– В бога веришь?
– Ни в бога, ни в черта, ни живых, ни в мертвых.
– А в меня веришь?
– А как в тебя верить надо?
– Просто.
Она пожала плечами.
– Не понимаю я, про что ты. Ты не бог, чего в тебя верить? Сам в себя верить должен.
– А если сил нет?
Она долго на него смотрела, пристально, а потом ответила:
– Найдем.
Федор крякнул. Сразу как-то на душе потеплело.
Ундина легко встала и сразу начала что-то делать по дому. Все у нее получалось быстро и хорошо.
Федор кашлянул.
– Как, все-таки, звать тебя?
– Дотошный какой. Ну, Ларкой меня мать кликала.
– И как звать тебя?
Она впервые усмехнулась.
– Мне Ундиной быть нравится.
– Может, сказать кому надо, что ты жива – здорова?
– Отец у меня один остался. Я к нему уже Ваньку-дурачка отправляла с весточкой и гостинцем. Пусть живет и обо мне не думает. Раньше у него это получалось.
– Может, надобно с ним помириться?
– А мы и не ссорились. Федор, не лезь мне в душу.
И опять оба надолго замолчали. Много лишнего уже наговорили.
А потом Ундина застудилась, приболела, Федора за руку взяла и стала говорить отрывисто:
– Мать мне приснилась, покойница. Словно живая. Пришла к нам с отцом, как ни в чем ни бывало, и целый день с нами прожила. Живая, понимаешь? Как будто и не умирала. Ходила еще, командовала, как обычно, указывала, кому что делать, было у нее такое. А потом ушла. И даже не страшно было почему-то. И я отцу говорю, что сегодня среда. А может быть, она к нам каждую среду приходить будет? А отец улыбается так осторожно, плечами пожимает, сам не знает, не понимает, что к чему. А я думаю, что нет уж. Не хочу. Не надо. Умерла и умерла. Представляешь?
– Представляю.
– Я еще во сне думала, что мертвые, все-таки, приходят, не врут люди. Только почему же она раньше-то не приходила? Не помогала? Значит, не приходят.
Высказалась, руку отпустила, и уснула сразу.
А утром уже и встала, выздоровела. И словно не помнит ничего. А может, и правда не помнит. Не ясно. Только вечером с ним в сторожку идти собралась. Он вопросительно посмотрел на нее.
