Онемевший ребёнок смотрел,
Ничего ещё не понимая,
Как закат за рекою горел.
А отец, воздух жадно вдыхая,
Лишь ворчал, никому не дерзил
И стоял, как опущенный в воду.
А пяток полупьяных верзил
Скарб домашний грузили в подводу.
Рядом мать, задыхаясь от слёз,
Поклонилась родимому крову.
Озвервшие люди в колхоз
Со двора уводили корову.
Коромыслом висел перегар.
Мужики торопливо и чинно
На подворье, устроив базар,
Меж собою делили овчину.
Из ещё не остывшей печи
Чугунок выносили со щами,
И цигарки они от свечи
Прикурили, задув её пламя.
Но ничем уже не погасить,
Не украсть, не отнять то мгновенье,
Где живыми посмели вы быть
И чего не подвластно забвенью.
Связь с прошедшим нам не разорвать,
У времён не бывает границы.
Тем ребёнком была моя мать,
До сих пор тот кошмар ей всё снится.
Снится, как на чуть видной меже,
Где так пахло и хмелем, и мятой,
В полудетском своём кураже
Любовалась пунцовым закатом.
То приснится ромашек сугроб
Или радуга, как коромысло,
Да порой донимает озноб,
Будто нет в этой жизни уж смысла.
Провожали её за водой,
Не забыла в земной круговерти:
Бригадир ухмылялся седой,
Мол, таких провожать бы за смертью.
Звёзд небесных мерцающий свет
Колыхался в ведёрке измятом.
Слишком прост был той жизни секрет
Для детей без вины виноватым.
Им бы в куклы да в прятки играть,
А судьба им такую вот долю.
Тем ребёнком была моя мать,
Колоски собиравшая в поле.
И хотел я спросить у земли
О цене того горького хлеба,
Затерялся вопрос мой в дали,
В синеве материнского неба.
